Спартанские условия казенного быта, напротив, способствовали железной закалке, воспитанию несгибаемой силы воли и ангельского терпения защитников Родины. Бывало, потерявший ключи от квартиры непутевый командир взвода, возвращавшийся глубокой ночью с проверки караула, а чаще – с дружеской попойки, полчаса названивал в дребезжащий на весь подъезд дверной звонок. Форменное безобразие могло продолжаться бесконечно долго, пока у кого-то из квартиросъемщиков не выдерживали нервы. Зато взводный, вваливаясь в квартиру, довольный как слон кричал что есть мочи: «Я – дикий киргиз!» До рассвета оставались считанные минуты…
Несмотря на все эти и другие художества (например, вход в холостяцкое жилище через лоджию, полчища тараканов, постоянный шум), соседи к нам относились хорошо, военных уважали по всей стране, и многонациональный Казахстан – не исключение. Как-то раз в обеденный перерыв, когда можно было успеть вздремнуть в своей комнате на солдатской койке, в дверь, в отличие от ночных пронзительных звуков, вежливо позвонили. Лейтенант, весело напевая «Сердце красавицы склонно к измене» – песенку герцога из оперы Джузеппе Верди «Риголетто», бодро направился к выходу. На пороге стояла Петровна – соседка-пенсионерка из квартиры напротив, иногда стрелявшая сигареты у курящих офицеров. В руках она держала какой-то листок. Нашего сослуживца женщина почему-то (то ли не расслышала настоящее имя Рудольфа при знакомстве, то ли имелись другие веские причины) называла Адольфом.
– Посмотри-ка, что тут написано, – без лишних церемоний попросила соседка прокуренным голосом и протянула офицеру сложенную вчетверо бумажку.
Это была инструкция по эксплуатации электрического чайника на иностранном языке. Развернув и повертев листок, Рудольф со словами устава «не могу знать» вернул его Петровне.
– Эх ты, Адольф, а еще немец, – с сожалением сказала пенсионерка. – Придется плестись в соседний дом к Вашкау, они-то уж наверняка по-немецки шпрехают.
Кстати говоря, семья командира роты материальнотехнического обеспечения капитана Вашкау вскоре по программе переселения уехала в Германию, где счастливо живет, пишет письма на родину и скучает по алма-атинским солнцу, яблокам и белоснежным горным вершинам. О судьбе Петровны, к сожалению, мне ничего не известно. Может, кто-нибудь подскажет?
С фильмом «Джентльмены удачи» в нашей среднеазиатской конвойной службе оказалось многое связано. Снятый в одной из южных колоний строгого режима, по показам в солдатских клубах и гарнизонных домах офицеров он соперничал с другим шедевром советского проката – кинолентой «Белое солнце пустыни». Цитаты из фильмов, например «Гюльчатай, открой личико!», «Восток – дело тонкое», «Махмуд, зажигай!», «Кина не будет!», «Лошадью ходи…» сыпались