– Я очень этому рада, – устало буркнула Карина.
Прежде, чем сесть за ужин, ей пришлось со всей напускной приветливостью перекинуться несколькими фразами с сестрой отца, ее энергичным, хоть и заплывшим жиром и напоминающим неуклюже сложенного снеговика, мужем, и невзрачной дочерью, старающейся изо всех сил изобразить крепкую дружбу с Кариной. Ее приятно удивило, когда, взявшись сменить тарелку мужу тетки, она встретила искренний, мягкий отпор.
– Не утруждайся, прошу тебя! – с улыбкой призвал Балаян. – Мне и так хорошо, а ты устала, бедняжка, после занятий. Садись, поешь.
Глаза его, обволоченные хмельной дымкой, светились поистине детским радушием. Составленные в голове Карины шаблонные образы о нем распадались с каждым его словом, каждым обращением к жене и дочери. Карине не составило труда со спокойствием исполнять приказы отца принести воды, добавить маринованных огурцов, и освежить сырную тарелку. Ее «заступник» то и дело одергивал отца:
– Дай девочке поесть! Милая, – обратился он к дочери – принеси пожалуйста, содовой. Ты ведь знаешь, где она?
– Конечно, папа! – с готовностью вскочила дочь.
После сытного ужина тяжелая усталость уступила место сладкой сонливости. Ломота в ногах сменилась приятной тяжестью, и Карина уже хотела пойти в спальню прилечь, как вдруг из дремотной пелены вновь раздался зычный баритон Балаяна, обращенный, на ее удивление, к ней:
– Вот мой старший брат Вильгельм, пятнадцать лет живет в Майами. Меня же не зовет. Мало того, ругал, когда я заикался о переезде к нему. Утверждает, что жить нужно в том муравейнике, в котором родился. Говорит, даже эти зверьки размером в полногтя не покидают своих колоний. А он, между прочим, жалеет о том, что уехал. При этом на этой неделе возглавил офис «Sun Trust» в Майами.
Мать и отец восхищенно ахнули. Далее последовал тост с долгими поздравлениями, подкрепленные пожеланиями всяческих успехов.
– Как его сын? Чем занимается? – спросил отец.
– Кто? Этот балагур Джозеф? – шутливо хмыкнул Балаян. – Сам он считает себя крайне занятой личностью, а на деле разбрасывает папины деньги, все пытается наладить какой-нибудь бизнес. Но, к чему это я. Да! Знаете, как бы здесь ни было тяжело, мне не хочется уезжать.
Он говорил долго, дискутировал с отцом о том, какие политики честнее, а какие – находятся под внешним управлением Америки. Выпили за истинных патриотов родины, живущих по всему миру. Карина могла вдоволь подтрунить над их размышлениями о таком сложном понятии, как патриотизм, исковерканным недоучками хуже армянской культуры, приведя несколько мыслей Толстого, и наслаждаться их беспомощным брыканием, но разбойничью натуру ослепил внезапно прорвавшийся в ее мрачное нутро луч. Даже не луч, а столб какого-то неопределенного озарения, перехватившего дыхание. И заражающий