Пампушечка распалялась всё сильнее, становясь похожей на аккуратный симпатичный заварной чайничек на самоваре. При всей миловидности образа, было понятно, что цену женщина себе знает и, в случае чего, и кипяточком плеснуть может.
– Я тут с покон веков. Ещё тебя у молодой баронессы принимала, её выхаживала, да тебя кормила. Мой-то сынок мёртвым родился – на кухне надорвалась… – Марлен немного помолчала, справляясь с горькими воспоминаниями, – так бог деток больше и не дал. И мужа прибрал… А матушка твоя слабенькая была – одно слово, "голубая кровь". В родах выжила, да потом так и болела долгие годы.Так и зачахла.
Я взяла нянькину руку и прижалась к ней щекой. Очень хотелось хоть немного утешить эту добрую, много пережившую на своём веку женщину, беззаветно преданную Таис и этому старому дому.
Насколько я поняла – её здесь ничего не держало. Будучи женщиной добросовестной и порядочной, имея за плечами колоссальный опыт ведения хозяйства, она могла уйти в любой другой, более благополучный дом.
Подозреваю, что и зарплату им тут уже давно никто не платил – работали за крышу и харчи. Но, если та, вторая служанка (Жаннет, кажется. Или Жаклин… потом уточню) оставалась здесь потому, что ей некуда было деваться, то Марлен болела за Таис и барона со всем его баронством всей своей широкой душой.
Бульон давно закончился, а мы так и сидели с ней вдвоём. Тёплые пальци мягко гладили по волосам. Марлен тихонько покачивалась, обнимая меня, задумчиво глядя в одну точку.
– Ладно, детка, – женщина поцеловала меня в макушку, выходя из оцепенения, – работать надо. И так засиделась с тобой. Пойду я. А ты ещё поспи.
– Марлен, – остановила её я, – Мне очень хочется походить, а одна пока боюсь. Как освободишься, приходи, пожалуйста.
– Конечно приду, ангелочек мой, только рано ведь ещё вставать – слабенькая совсем.
– Ну миленькая, хотя бы по комнате. Пожалуйста. Расхаживаться надо, а то так долго валяться можно, если даже и не пытаться.
– Ух как раздухарилась, – одобрительно покачала головой пампушечка, – значит и вправду на поправку пошла. Приду, родная моя, конечно, приду.
Я максимально уютно угнездилась под одеялом, стараясь не тревожить повреждённые рёбра. Дышать было тяжело, но не так сильно, как в первый момент, когда я очнулась. Терпимо, в общем.
Вообще мне показалось, что я принесла в это тело свою жизненную силу, если можно так выразиться. Потому, что избитый организм, не смотря на более чем скудную еду, полную антисанитарию, царившую вокруг, и лечение молитвой и пиявками (следы от последних обнаружились у линии роста волос на шее), заметно креп.
Но поспать мне не дали. В приглушённый сумрак комнаты на цыпочках прокрался мальчишка. И я была ему очень рада.
– Таюшка, ты не спишь? – шёпотом спросил малыш.
– Нет, не сплю, – так же шёпотом отозвалась я.
– Я с тобой маленечко посижу? Можно? Я соскучился. Я