– Что? Что? Что? – спросил он рассеянно.
Нахум повторил свой рассказ о том, что прокуратор Феликс, разъяренный неповиновением населения, приказал выбрать по три человека от каждой общины, самых знатных и самых умных, чтобы отправились они к императору Нерону и пред лицом императора «оспаривали друг у друга свои права»[8]. Он, Боаз бен Барак, выбран одним из просителей.
Поздно вечером того же дня Боаз сидел под колоннадой своего дома. Ветер доносил чистый запах моря, соли и водорослей. Слышались глухие удары волн, перекатывающихся через глыбы камней. Яркие звезды смело заглядывали в колодец двора, отражались в темной воде бассейна. Купец беспокойно постукивал костяшками пальцев по подлокотнику кресла, бесконечно переживая произошедшее со старшим сыном.
Но, слава Всевышнему, Гедеон наконец-то пришел в себя, и жизнь его теперь вне опасности. Он еще побудет в постели под заботливым присмотром Мирел. Его участию в кровавых уличных драках пришел конец. А когда он выздоровеет, Боаз его женит и отправит в Иерусалим. Пусть управляет магазинами, остепенится, успокоится.
Боаза сейчас больше волновал Ионатан. Несметное количество раз укорил себя Боаз в том, что не оставил любимого младшего сына в Иерусалиме, а теперь вот вынужден оставить здесь, в этом солнечно-праздничном, но таком неспокойном и опасном городе. Такого юного, неосмотрительного, обуреваемого праведным гневом мщения. Бог знает, что он может натворить.
Порой у Боаза мелькала непрошеная мысль о возможности избежать конфликта путем уступок и облегчить себе жизнь, приняв чужую культуру. Но тут же в душе поднимался протест. Ведь у греков нет ничего, говорил он себе, что хотя бы отдаленно напоминало Десять заповедей, ничего, способного ограничивать дурные инстинкты и приближать к высокой духовности.
Божества Олимпа, казалось, подражали людям, проявляя далеко не лучшие человеческие качества – зависть и мстительность, жестокость и вероломство. Они были презренны в своих низменных варварских желаниях. Они были порочны, а порой просто смешны в своей извечной погоне за удовольствиями. О нет, олимпийцы не могли служить примером нравственности и морали. Принять их – это значит повернуться спиной к истинному Богу, побрести назад, в дебри примитивных инстинктов.
К рассвету Боаз принял решение. И как только оно сразу не пришло ему в голову! О том, чтобы отказаться от своей роли посланника и просителя, не могло быть и речи, а потому Ионатан отправится с ним в Рим. И будет его мальчик, безупречный, храбрый и любящий, под присмотром, серьезным мужским отеческим присмотром. И увидит он Рим и поймет, что невозможно маленькой Иудее противиться столь грозной силе.
Глава III
На левом берегу реки Тибр, в двадцати пяти километрах от моря, на семи холмах раскинулся город Рим. Что заставило людей обосноваться здесь, в этой местности с пропитанной влагой почвой, способствующей лихорадке? Удобство защиты крутых холмов? Судоходность реки? Близость моря? Казалось,