– Врут! Ей-богу, врут! – сказал Пинегин в сторону. – А вообще, жаль, Серега, что ты меня за какого-то последнего школяра принимаешь. С самого первого слова мне стало понятно, о ком ты тогда говорил, и я просто хотел вас познакомить. Делать мне больше нечего, только первокурсниц у друзей отбивать.
Но Пинегин славился своим фантастическим успехом у первокурсниц, поэтому мне почему-то подумалось, что он лукавит. О нем, конечно, говорили всякое, но не мог же он и впрямь ухаживать сразу за всеми. Да и связано это было, скорее всего, с тем, что он курировал всю факультетскую жизнь и принимал непосредственное участие во всех студенческих мероприятиях, направленных на социализацию студентов: начиная от организации осенней практики (де факто отработки), заканчивая шефством над отдельными группами, не говоря уже о его бесконечной любви к разного рода фестивалям и попойкам.
– Ладно, – прервал я повисшую паузу, – не серчай, Лех. Парень просто влюбился, – я похлопал Колесникова по плечу.
– Так что же, драгоценные мои, вас таки познакомить? – спросил он нас.
– Давай, – ответили мы одновременно.
– Только обещайте вести себя хорошо, – пригрозил он нам.
Катю мы нашли на втором этаже, недалеко от главной лестницы. Она говорила с одногруппницей, но заметив Алексея, отвлеклась, помахала ему рукой и пошла нам навстречу.
– Привет.
– Привет, Кать, – с улыбкой начал Пинегин, – разреши порекомендовать тебе моих друзей: Сергея и Андрея. Очень хорошие люди, можешь обращаться к ним по любому вопросу. Ребята, это Катя, прошу любить и жаловать.
– Привет, – поприветствовали мы ее дружно.
– Привет, – она немного смутилась и на секунду замолчала. – Ну как тебе?
– Не мое, – отозвался Алексей, – мне постоянно казалось, что я читал какой-то рекламный проспект, а не стихи. Не скажу, что совсем не было спасительных строк, но в общем, ни разу не Бродский.
– Не все же Бродского читать, – попытался вмешаться в разговор Серега. – Должен еще и Маяковский быть.
– Тем не менее, я принес, – Алексей достал небольшой томик, больше похожий на записную книжку, отпечатанную, однако, на хорошей бумаге. – Если будет что-нибудь интересное, дай знать.
– Хорошо. До свидания, – ответила она, не поднимая на нас с Колесниковым глаз, и вернулась к подруге.
– С каких это пор ты полюбил Бродского? – спросил Алексея Колесников.
– А ты думал, я книг совсем не читаю? Ну что, довольны?
Мы промолчали.
– Та-ак, – протянул Пинегин. – Что за кислые мины?
Мы коротко переглянулись.
– Если у меня не получилось вас по-хорошему познакомить, так что ж, нужно сразу нос повесить? – продолжил он нарочито строгим тоном, когда мы спускались по лестнице. – Послушайте, все будет в лучшем виде. Москва не сразу строилась.
Мы