Я не знаю, что с нами будет, но уверен в том, что игра, затеянная боевиками, не сулит нам ровным счетом ничего хорошего. Не эти ребята, так другие, в руки которых мы попадем от Лаида, превратят нас в трупы без всякого вмешательства вируса Эбола. Даже не важно, что это будет – расстрел либо какой-нибудь изуверский дедовский способ казни, коих с древних времен хватало на Востоке.
Мне не хочется умирать. Я не желаю, чтобы погиб мой коллега и женщины из нашей миссии, пытаюсь преодолеть оцепенение, в котором то и дело оказывается мое сознание. Мне обязательно надо придумать, как избежать той злой участи, которую нам готовят фундаменталисты.
По прибытии в этот городок боевики упрятали нас за решетку. Я сразу для себя отметил, что здание, куда нас поместили, изначально не являлось тюрьмой. В этом большом глинобитном доме еще несколько дней назад кто-то жил своей обычной жизнью. Скорее всего, боевики их попросту изгнали отсюда и превратили здание в темницу. Судя по всему, окна зарешечены совсем недавно. Отдельные детали в комнате намекают на то, что мои предположения верны.
Нас с Йорданом держат в маленьком помещении. Женщин же упрятали в относительно просторную комнату по соседству.
В еще одной комнатушке фундаменталисты заперли нескольких иностранцев. Их так же, как и нас, захватили в качестве заложников. Это то ли шведы, то ли швейцарцы. Точно узнать мы не смогли. Едва мы попытались переговариваться через стену, как охранники дали нам понять, что делать этого не стоит.
Охрана, кстати, дежурит снаружи круглосуточно. В каком количестве они несут свою вахту, точно неизвестно. По обрывкам фраз, доносящимся оттуда, я могу предположить, что обычно нашу темницу сторожат двое боевиков. Правда, в момент, когда нас выводят на прогулку, число охранников возрастает минимум до десяти человек.
Прогулка, довольно сносная еда и питье – это то, что должно демонстрировать гуманность боевиков, удерживающих нас в плену. Кроме того, они даже разрешили Йордану взять с собой медицинский саквояж с лекарствами, так, на всякий случай.
Однако во время прогулки нам запрещают общаться между собой. Лишь по выражению лиц наших сотрудниц мы видим, что они в ужасе от происходящего. Лица многих из них успели опухнуть от слез. Но мы никак не можем утешить и уж тем более обнадежить женщин. Разве что взглядами.
Часть охранников в это время расхаживает между нами. Задавать им вопросы или обращаться с просьбами запрещено. Они заговаривают первыми, явно озвучивая слова, которым их научили командиры. Спрашивают, все ли нас устраивает, нет ли каких вопросов и пожеланий.
Мне постоянно хочется сорваться и заорать, что нас ничего здесь не устраивает. Мы