Если бы не посетители, дать бы ему «леща», но молчание – лучшее оружие, чтобы в первую очередь не погубить себя отрицательными эмоциями.
– Даже ничего не ответишь? Удивительно, – насмехается Питер. – Ладно, не бери в голову. Я не со зла.
В воздухе порхает женский смех, низкий рокот мужских голосов влетает сквозь открытое окно, а я, опустив плечи, ощущаю, как звенят нервы от ощущения опасности.
– И ты, – подозрительно спокойно говорю я. – Голова забита другим, поэтому… – Понурив голову, небрежно смотрю на телефон в ожидании ответной реакции от Тайлера на мое крайнее сообщение с текстом: «Как обстоят дела?»
– Джексон, рассказывай, что у вас происходит с Миланой? Я же вижу тебя насквозь и знаю эту печальную гримасу, которую ты всячески стараешься не показывать.
Нам подносят блюда. Питер приступает трапезничать, а мне сейчас ни до чего и успокоить может только улыбка любимой.
– Вы снова поссорились? – предполагает он, намеренно чавкая. Любимая его затея, прямиком из детства.
Я отрицательно мотаю головой, не находя и слов, как всё ему объяснить.
– Питер, веди себя культурнее, – подчеркиваю я, замечая, как он сильнее усиливает этот звук при помощи языка и губ и все для того, чтобы я хоть что-то сказал.
– А ты не молчи, как немой. Быстрее расскажешь, быстрее смогу вам помочь, – продолжает жевать за обе щеки.
Но даже любая помощь в моем случае ничтожна.
– Питер, тебя Ритчелл не кормила? Что за спешка? – говорю я, видя, как он гремит ложкой в порыве неудержимого голода.
Усмехнувшись, отвечает:
– Только странным типам может не понравиться этот супец. М-м-м… – восхищается он.
Я смотрю на него и ложкой катаю по тарелке нерасплавленный сыр.
На небе сгущается синева, исчерченная розоватым отливом. А в моем сердце – пепел. Угнетающие мысли раз за разом камнем ложатся на душу.
– Питер, я не знаю, что мне делать… – отчаянно, искренне бормочу я.
– Хоть что-то уже вымолвил, это уже хорошо.
– Убери шутки, дело серьезное, – чуть грубо перебиваю я.
– Я это уже понял, – беззаботно отвечает он. – Ты поделишься? На этот раз, обещаю, никому не скажу, даже Ритчелл.
– Ты мне в прошлый раз также говорил еще и клялся, что подстрижешься налысо, если проговоришься, – подтруниваю его я, чего не было на самом деле.
– Ну наконец-то! Еще одна благорассудительная мысль, свалившаяся на меня, а то выглядишь ты, мягко говоря, таким… таким изнуренным.
Прополоскав горло глотком хереса, заявляю, так как душа желает выговориться:
– Я застрял. – И это так. Я застрял на туманной жизненной странице.
– Что-то я не догоняю. А можно для таких, как я, подробнее? – продолжает поглощать хрустящую чесночную гренку.
– Я застрял в трясине. – Голова гудит. Но сказать ему я должен. Трудно одному разгребать камни бесконечности.
– Джексон,