Я открываю документ в ноутбуке, который взял с собой и, повернув его к нему, показываю со взглядом, как раскаленное железо:
– Читай. Остановись подробнее на пунктике, едва заметном, сорок втором.
Он прочитывает бегло, шепотом, через фразу:
– «Занявший пост становится руководителем штаб-квартиры, находящейся в Бостоне… оснащается охраной, состоящей из шести человек…» – Подумав над чем-то, не почерпнув нужного предложения, добавляет с усмешкой: – Ты станешь наследником состояния. Влиятельный графский сын, ей-богу. – И доходит до того самого номера. – «Становясь директором корпорации «Нефть-лидер» лицо одновременно обязуется заботиться о мисс Гонсалес, обеспечивать её всем тем, что будет ей необходимо. Через три недели после занятия главного поста директор должен публично объявить о помолвке с мисс Гонсалес. Нарушение данного условия повлечет за собой расторжение договора с серьезными санкциями».
Его взгляд застывает на экране, как и мое тело в напряжении застывает на месте. Питер, как правило, бесстрастно, неостро реагирует на всё происходящее, стараясь здраво размышлять, но счастливая оболочка сию секунду сменяется на ошеломленную.
Он сжимает голову руками, перечитывая написанное.
Я растираю пальцами виски от усилившейся головной боли.
Глаза Питера темнеют. Нахмуривая лоб в недоумении, он столбенеет от ужаса и замыкается на одной точке на экране. С горькой пеной изо рта орет убийственным голосом:
– ПРОКЛЯТЫЙ УБЛЮДОК!
Яростный воздух, скопившийся возле него, вдалбливается в мое лицо. Я все ожидал, но не такой реакции.
– Питер… – сглотнув слюну, начинаю я.
– МАТЬ ТВОЮ, ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ? КАК ТЫ МОГ УГОДИТЬ В ЛОВУШКУ? – Он вскакивает, чуть не бросаясь на меня с кулаками. Я сижу в оцепенении, уже не зная отчего именно. Со свистом выдыхая, он рвет волосы себе на голове. Лавина оскорблений в мою честь скатывается из его уст.
– Питер, ты можешь быть спокойнее, – осторожно говорю я, но шок первых минут не отступает. Я-то считал его менее вспыльчивым, но… Бог ты мой.
– Провались оно, твое спокойствие! – орет он, привлекая взгляды посторонних лиц. – ЧТО? ЧТО ТЕПЕРЬ? ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО КАПАЕШЬ МОГИЛУ НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ, НО И ДЛЯ МИЛАНЫ?!
Поэтому и саднит больнее.
Пересохшими губами я волочу о двух уничтожающих разговоров с Брендоном.
– Крайняя его фраза была такова: «Я ДАЮ ТЕБЕ СУТКИ. НЕ ЯВИШЬСЯ ЗАВТРА В МОЙ ОФИС, СЧИТАЙ, ЧТО НЕ ПОЛУЧАЕШЬ НИ БИЗНЕСА, НИ МОЕЙ ДОЧЕРИ, НИ СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ С ТОЙ, ИЗ-ЗА КОТОРОЙ ТЫ ОТВЕРГ МОЮ ЛУЧИНКУ».
Он усаживается на место и ворошит себе бровь, силясь успокоиться.
– Да, брат, ты не только погряз в дерьмо, так еще и наступил в самую его глубину, – выкрикивает сдавленным хриплым голосом, и я его не останавливаю. Я заслужил этого. – А ведь когда я увидел его в первый раз, сразу счел несгибаемым, непробиваемым… Абьюзер чертов, – подняв бровь, изъявляет негодующе он. – Шантажировать болезнью дочери… – рассуждает рьяно он, лихорадочно, то приподнимая, то опуская руки. –