Добронраву отвесили подзатыльник.
– Что это за хрень, мать твою? – проорал отец прямо ему в ухо. – Нормально бей. Мужик ты или дерьмо, в конце концов?!
Судорожно хватая ртом воздух, Добронрав взмахнул плетью снова. Удар. Тонкую ткань рубахи разорвало. Края тотчас прилипли к мокрой спине и пропитались кровью.
– Вот так! – довольно сказал Велюра. – Вот так. Давай, сын.
Это был третий удар, но отец посчитал его за второй, поскольку первый его ничуть не удовлетворил. Потом четвёртый, пятый.
Добронрава мутило. Несколько раз у него к горлу подкатывал горько-кислый ком, который мальчишка всякий раз проглатывал обратно. У парня разболелась голова. Руку, в которой он держал плётку, стянуло судорогой, поэтому пришлось переложить оружие.
Десятый, одиннадцатый удар.
Любима стоит на коленях по локоть в холодной грязи. Она дрожит от холода, боли, от напряжения, из последних сил держится, чтобы не упасть лицом в грязь. Рубаха на ней разорвана в нескольких местах, свисает окровавленными ошмётками с боков. Голая спина пузырится горячей кровью, от неё валит пар. Неровные рваные края ран разваливаются, как земля после пашни.
Добронрав продолжал бить. Крест-накрест, как в учебном бою. С каждым разом всё быстрее и быстрее. В голове ощущение, будто кто-то вставил соломинку и дует туда, дует. Воздуха уже столько, что она вот-вот лопнет, а он всё дует и дует. Перед глазами всё плывёт. В ушах звон. Добронрав всё ещё слышал, как кричит Любима, но её голос доносился до него как будто издалека.
Добронрав бил и бил, с каждым ударом всё сильнее входя в раж. Внезапно мальчишка почувствовал напряжение в штанах, как его отвердевший член упёрся в грубую ткань портков. Бояричу сделалось так стыдно, обидно, и в то же время его охватила такая ярость, что мальчишка заорал. Но не посмел остановиться.
Добронрав ревел диким зверем и в безумном исступлении колотил свою родную сестру, которая всегда была ему ближе всех, в какое-то время мальчишка даже считал её своим другом. Теперь он был её палачом.
Он бил и бил, не видя уже ничего перед собой. Мир померк, исчез. Кругом не было ничего. Только рука, которая, как заведённая, чертила плетью кресты перед собой.
Кто-то подбежал, отнял плеть. Кто-то бил его по плечу. Кто-то прижимал голову мальчишки к своей груди, которая пахла костром и сталью. Кто-то что-то ему говорил. Добронрав ничего не слышал. Он продолжал орать и биться в истерике. Когда в руке не стало плети, мальчишка принялся бить кулаками в разные стороны, сам не понимая, что он делает и зачем.
Ратибор отвёл его в терем и завернул в плед. Мальчишка охрип, но ещё долго кричал, пока его истерика не перешла в тихий, почти беззвучный плач. Воин пытался напоить послуха травяным сбором, потом вином, но Добронрав не реагировал ни на что.
Внешний мир для него перестал