– Ну, что? – наконец промямлил разбойник.
– Что – «ну, что»?
– Как твоя голова? Вспомнил что-нибудь?
Я молча уставился в ручей.
Локсли издал гулкий рычащий звук и энергично встряхнулся. Когда он снова заговорил, его голос звучал уже бодрее.
– Ну и эль варит вдова Хемлок, клянусь святым Кетбертом! У меня в башке как будто жужжит осиный рой…
Я кивнул – и тут же пожалел об этом. Робин верно подметил насчет роя… К тому же при малейшем движении головы осы начинали озверело кусаться.
– Клянусь, вчера заполночь я увидел на краю кружки Дика пляшущего лесного человечка, – пробормотал Робин.
– Ничем не могу помочь. Насчет пляшущих человечков обращайся на Бейкер-стрит к Шерлоку Холмсу.
– Что? Куда? К кому?
– Неважно.
Я съехал с дерева на землю, выудил из ручья дубовый лист, налепил его себе на лоб и закрыл глаза.
– А ты, Джон, вчера все орал про какую-то ведьму с котом… И то и дело принимался болтать на чужом языке…
Я покосился на Робина из-под полуопущенных век. Локсли тоже сполз со ствола и теперь сидел, прислонившись к нему боком; ярко-голубые глаза главаря шервудских разбойников исследовали меня въедливей, чем недавно – карие глаза Дикона.
– Могу поклясться, то была не латынь. И не язык норманов. И не язык кельтов.
– Не помню, – я снова зажмурился. – Ничего не помню.
Он заткнулся, и несколько минут длилось блаженное молчание. Потом Робин пробормотал:
– Я не собирался бить тебя так уж сильно, Джон.
Ну что я мог ответить? Всю жизнь мечтал с утречка с похмелья утешать разбойника двенадцатого века, в котором вдруг проснулись угрызения совести.
Робин шевельнулся, зашуршав лиственным ковром, и заговорил снова:
– Что ты будешь делать, если так и не вспомнишь, куда шел через Шервудский лес?
– Наверное, останусь в Шервуде навсегда.
Я сказал это только для того, чтобы он отвязался. Мне совсем не хотелось думать, что я буду делать, если не сумею вернуться. Меньше всего мне хотелось думать сейчас об этом!
Но, кажется, Робин Гуд воспринял мой ответ совершенно серьезно. Во всяком случае, его голос зазвучал серьезнее, чем когда-либо:
– Джон, было бы здорово, если бы ты остался. Ты крепко дерешься, ты не побоялся с голыми руками напасть на четырех наемников шерифа, из тебя бы вышел отличный шервудский волк. Но… если ты решишь остаться, ты и вправду можешь застрять в Шервуде навсегда.
Открыв глаза, я болезненно прищурился. Теперь Робин передвинулся так, что яркий солнечный свет окутывал его желтым плащом, не позволяя видеть лицо знаменитого разбойника. С огромной неохотой я поднял руку, заслоняясь ладонью от бьющих в глаза лучей… И обнаружил, что лицо Локсли не менее серьезно, чем его голос:
– Прошлой осенью, когда мы ограбили лондонского легата на