нас несёт, но нам не страшно в новом времени.
И, свидетельствуя шепотом почтение,
мы хотим поверить в то, что тоже смелые.
В этом мире, к сожаленью, всё не вечное.
Всё, включая чувство одиночества.
Облака проносятся навстречу нам.
Им, наверное, лететь навстречу хочется.
И кода им видятся прощания
с теми, кто Мир делает прекраснее,
им смешны все наши увещания.
Но мы верим… Значит, не напрасно всё.
Запах ночи
…Марине
Сегодня сильнее обычного пахло осенью,
и дожди бесились, а к вечеру стихли.
Я (сегодня) почувствовал себя дросселем
в цепочке сигналов… Асфальтом рыхлым,
покрывшимся листьями, беседуя с каплями,
наматывался на свои мысли, бредя,
ботинками по осени шмякая,
и назад не глядя, как будто бредя…
Ну, Федя Федей, хотя известно, что Миша.
Открытие Америки, на тебе – эврика…
На меня роняли слезинки крыши
и приветствовали дворы и скверики
строчками нового стихотворения,
как обычно грустного, но светлого.
И я становился частью черничного варения,
приветствуя улыбкой касания ветра,
на скулах и лбе. И опять (не смейтесь)
подумалось, что прошлое рядом, и новое
создаётся нами игрой на флейте
(обычной флейте… немножко рёвe)…
А дождик, который сегодня был девушкой,
касался щёк моих не каплями, а кончиками
волос. И я считал касания. И хлебушек
клевал промокший птах, и пахло ночью.
Азнавур
And I’ll go to the sea as I’ll sail to freedom
at last…
Маленький человек на огромной сцене.
Маленький человек в чёрном костюме.
Чёрные брови. Седые кудри.
Глубокий взгляд… Моё безумье.
Я вдруг понимаю, что в жизни ценно,
и кто поёт, а кто нам пудрит
мозги и души. И непременно
я верю: где-то мы встретим мудрость.
А маленький человек взмахнёт руками,
и я исчезну. И зал исчезнет.
Я не спрошу, что случится с нами,
пугаясь, встречусь я взглядом с бездной.
Там, различая мельчайший камень,
солюсь в движеньи своём с тенями.
А тени сделаются веками
и крылья сделаются руками.
Но маленький человек посмотрит. Снова
затихнут звуки, взрывая чувства.
И захочу я уехать к морю.
И это море не будет грустным.
И словно в трансе, поддавшись зову,
луч света танец продолжит к шторе:
на полутёмной бездонной сцене
Любови вечной в том танце вторя.
Долька
Художница, которая даётся,
куда милее той,