Сергей уходит.
От себя?
Ботинками едва скрипя,
скрепя печати на печалях,
отчаянье отбросив прочь.
Его поддерживает ночь.
Сергей уходит твёрдым шагом.
Нет, не уходит: он бежит,
и то не снег уже лежит,
а просто белая бумага.
Жизнь начинается с нуля.
Пятном фасад универмага
скользит на фоне февраля.
Всё это, право, лишь детали.
Как, впрочем, копья фонарей.
Сергей идёт к себе.
Согрей…
Оттаять дай ему
сейчас.
Вы знаете, который час?
Крошечка – Хаврошечка, или На выставке
фотографий в жанре Ню
1
Две модели.
Одна с бритым лобком,
другая с волосатым…
Остановился.
К полотнам боком.
Курсантом.
Такой пехотинец морской…
Без беретки.
Одна брюнетка.
А вторая – блондинка.
Курсант – посерединке:
крошечка такая Хаврошечка.
В чьё бы ухо влезть…
(Или не в ухо?
Молчу – молчу)
Становлюсь Винни-Духом
(Рабом бутылки).
В голове, увы, не опилки,
а ожидание.
Сам себе загадал три желания.
Загадывать их дело не хитрое,
а выставка аж до пяти открытая,
и я – только в начале.
Курсант, говоришь?
Укачает…
2
Две модели.
Одна белая, как мрамор.
Другая – бронзовая.
Курсант не выходит из образа
поэта,
который замер
пред лирикой
чьих-то камер…
он прячет мужское начало,
я – факт, что меня укачало,
и поиском рифм прикрываюсь…
Я каюсь, что не притворяюсь.
Всю жизнь воспевал откровенность.
Иною пленился в мгновение.
Два полюса: белый и смуглый
загнали фактически в Google
души моей… в дикую прерию
забытого в прошлом неверия.
По лезвию бритвы меж ними,
по грани… бреду глупым мимом.
Но бритва пока что не ранит,
и это приятно и странно.
3
Два ангела.
Две статуэтки.
Попали в меня очень метко…
Смеюсь:
неужели влюбился?
Гляди,
как в блокнот устремился.
И дело не в теле потрясном,
не в образах дивных и разных,
не в том, что я всё же мужчина.
Не в доводах и не в причинах.
Не в том, что влюбляться напрасно…
А в том, что есть в жизни прекрасное.