– Случайность.
– Все в этом мире на случайных случайностях замешано. Значит, говоришь, с матерью у тебя нелады. А с отцом?
Таня отвела взгляд.
– Тоже не ладишь или нету?
– Нету.
– Значит, одна ты? Как я, – шумно вздохнул он и одним глотком осушил бокал.
– У вас дети есть?
Максим резким движением поставил бокал на стол.
– У меня и жены-то нет. Вот была она… и нету. Сейчас у нее своя фирма, любовников меняет, как перчатки.
Он говорил медленно, как будто пытался сдержать клокотавшее в горле раздражение. Его высокий лоб покрылся капельками пота, губы посерели. Таня вдруг прониклась к нему жалостью.
– А с вами кто живет? Кто за вами ухаживает? Мама?
Таня представила старушку с седыми волосами, забранными в пучок, которая, тихо ступая мягкими тапочками, передвигается по кухне, готовя к приходу сына ужин.
– Мама – панама. – Его лицо исказила гримаса. – В Суворовское меня отдала, чтоб глаза не мозолил. Если б в перестройку из армии не слинял, сгинул бы давно. А так – друг помог в бизнес перекинуться, я – спасибо ему – еще и экономический закончил.
– А мама ваша где? – продолжала допытываться Таня.
– А, – махнул рукой Максим. – В богадельню пристроил. Ну что косишься? – поймав на себе ее осуждающий взгляд, поморщился он. – Басню про стрекозу помнишь? Так это про мою мамашу. Лето красное пропела, а как в тираж вышла – одна осталась у разбитого корыта. Вот у нее шарики за ролики и заехали. Ее соседи в психушку определили, а я уж потом нашел дом для престарелых. За городом, участки есть, цветы выращивают. Я хорошо плачу, там у нее своя комната, в хоре поет.
– А почему вы с женой расстались? Детей не было? – продолжала допытываться Таня.
– Точно, – выдавил Максим и, отвернувшись, уставился на аквариум, где, равнодушные ко всему окружающему, плавали пучеглазые рыбы.
«Что позволяет себе эта пигалица, которая ничего еще в жизни не видела? – думал он, сдерживая раздражение. Разве она в состоянии понять, что чувствует мужчина, когда вместо уютного семейного гнезда однажды застает пустое жилище, из которого не то что жену – всю мебель вывезли?!» Он вспомнил, как два года назад, вернувшись из командировки, открыл ключом дверь и застыл на пороге, наткнувшись взглядом на пришпиленную к стене записку. До сих пор он помнил все слово в слово. «Тетя оставила мне квартиру. Не сердись. Не звони. Я не вернусь. Кстати, чтоб тебе было легче – у меня есть любовники».
Он ее не искал, не просил вернуться. Его доконало последнее слово в записке, а именно множественное число. Он догадывался, что жена изредка изменяет ему, слишком необузданным был ее темперамент. Но так унизительно было читать приговор его мужской несостоятельности.
Максим