Вернувшись, мама сказала повеселевшим голосом:
– Познакомься, Хайрам, это моя дочь, Эйлин.
– А, – отозвался тот, усаживаясь на заднее сиденье. – Значит, ты у нас сегодня Харон?
– Эйлин, – поправила она.
– Харон, лодочник. На реке Стикс.
– А-а, – сообразила Эйлин. – Ну да.
– Мертвецов через реку перевозит.
Забираясь в машину, Хайрам стукнулся головой и сбил набок накладку, но, вместо того чтобы незаметно поправить, снял ее совсем и снова пристроил на место с такой непринужденностью, будто носил не для того, чтобы скрыть лысину, а чтобы ее подчеркнуть.
– Ты-то как раз очень даже живой, – прыснула мама. – Чего не скажешь о твоей нашлепке!
– Вот тебе мораль: не доверяй мужчинам с заемной шевелюрой.
– Разумный совет, – отозвалась Эйлин.
– Скажи это моей жене! Хотя видели бы вы мои кудри, когда мы с ней познакомились! Я был Самсон.
Эйлин смотрела в зеркальце заднего вида, как он задумчиво глядит в окно. Хайрам перехватил ее взгляд и посмотрел прямо в глаза, словно привык к тому, что за ним наблюдают.
– Бойтесь женщин, приносящих ножницы, – хмыкнул он, словно знал какую-то тайную шутку и благодаря ей все тяжелое и трудное становилось невесомым. – Бойтесь ланчей на три бокала спиртного.
– На один бокал, – поправила мама.
– Ну что же, если уж ехать в преисподнюю, то с шиком! Чудесная машина.
– Спасибо, – сказала Эйлин.
– Наоборот, – возразила мама. – Мы выбираемся из преисподней.
– Да-да, – вежливо согласился Хайрам. – Мы в чистилище, но полны надежд. По крайней мере, не поддаемся отчаянию. А если и поддаемся, то в этой прекрасной машине.
Мама искрилась весельем, когда звонила у очередной двери, усаживала друзей в машину и легкой болтовней поддерживала непринужденную атмосферу. Эйлин так и не смогла раскрыть книгу, даже пока в машине был один Хайрам. Неожиданно для себя она прекрасно провела время. За несколько минут поездки она успела разглядеть каждого и поняла, что позитивный взгляд на жизнь давался им нелегко. Всех удалось доставить в три приема. Припарковавшись у обочины, Эйлин наблюдала в зеркальце, как мама с последней четверкой разнокалиберных приятелей и приятельниц спускается в подвал дома священника.
На обратном пути, после того как они всех развезли по домам, мама курила, выпуская дым поверх чуть приопущенного стекла, и говорила, говорила без умолку. А Эйлин видела, что при всей деланой бодрости уголки рта у матери опущены вниз, как у рыбы, попавшейся на крючок. Мама не верила, что Эйлин ее до конца простила. Эйлин и сама не была в этом уверена, хотя и сказала, что простила, когда мама, усадив ее однажды за кухонный стол, принялась каяться в своих прошлых ошибках, которые Эйлин старалась забыть. Мама