Тору оглянулся в толпе: множество чужих лиц, застывших в нерешительности, уже смотрели на него с осуждением. Сжав в кармане кассовый чек, за несколько резких движений он сел на кресло и спиной почувствовал его немую поддержку. Рубашка прилипла к влажной коже, едва не дотягиваясь до сердца. Сколько из стоящих напротив могли бы оказаться на его месте, если бы не строили лишних догадок? Почему кому-то всегда удаётся занять свободное место? Почему кто-то всегда замечает и видит больше?
Тору чувствовал, что упускает что-то, лежащее прямо у него под носом. Он ощущал исходящий от сомнительного «что-то» запах и теплоту чужого тела. Тору не давал ему официального имени или любых опознавательных символов – назвать «нечто» большим, чем Нечто, значило создать ярлык и новую систему координат. В его голове было слишком много схем, начинавших искрить при любой дополнительной нагрузке.
Тору не хотел ставить перед собой новые задачи, на решение которых время находилось только между вторым по счёту «домой – и спать». Он пошёл на компромисс с неожиданно увлёкшей его идеей: сосуществовать, не влезая в личное пространство друг друга. «Нечто» легко пошло на сделку с совестью и действительно предпочло залечь на дно: какая из систем отвечала за его молчание, Тору не знал и в ближайшее время знать не хотел. Он моргнул, и наваждение бесследно растворилось, не оставив после себя даже пары волокон мыслительной жвачки.
Поезд проскрипел, приблизившись к платформе. Окаймляющие двери неоново-красные полосы замигали, растянулись и выпустили наружу рвотный поток людей. Дышать стало чуть легче: Тору надеялся насытиться посвежевшим воздухом. Запах подземной сырости сразу стал острее и опустился в лёгкие невидимой дымкой. Тору прислонился спиной к прохладе мраморной колонны, наблюдая, как постепенно рассасывается пробка из разнорослых рук и ног.
– Эй, Тору! – его окликнул знакомый голос. Тору повернулся на звук и с трудом удержался на ногах, с едва скрываемым недовольством глядя на влетевшего в него одногруппника. – А ты не торопишься, я смотрю.
– И тебе доброго утра, – Тору зашагал в сторону эскалатора. При друзьях и знакомых ему приходилось вести себя незаметно и неброско. Он чувствовал, как к лицу и конечностям прилипает засыхающая глина, держащая под замком эмоции и плещущееся на дне отчаяние – укрыться представлялось возможным только в одежде, но и та в толпе людей казалась до прозрачности тонкой. Тору был совершенно голым, голым воспринимался и, преисполненный в бесстыдстве, не пытался прикрыть естество.
Хоть он и не мог похвастаться неординарностью, но все попытки казаться обычным приводили к ещё большей чудаковатости и вычурности. Каких трудов могло стоить следование за остатками прошедших людей, копирование их жестов и взглядов? Тору не знал, но очень старался соответствовать, чувствуя свой долг перед появившимся из ниоткуда товарищем. Дежурная полуулыбка заставила лицо дребезжать