– Я писал тебе, – вскользь упомянул он, болтая согнувшимся почти пополам стержнем, – нет, ничего важного. Что-то пишем, не знаю. Никто не понял ничего, наверное.
– Да я без связи, зарядка села, – небрежно отмахнулся Юра.
От него пахло мятной жвачкой и грубым парфюмом: такой обычно носят неотёсанные бородатые мужчины, считающие позорным уступать места пожилым и беременным. Капельки пота, поблескивающие у Юры на лбу и над губой, дарили Тору необъяснимое, но отчётливо ощущаемое чувство безопасности и спокойствия. Пока они находились на его коже, ничего плохого не могло произойти. В этих каплях, как в околоплодных водах, притаилась надежда на то, что однажды руки перестанут рефлекторно впиваться в столешницы и стулья, а пальцам не придётся дрожать перед дверями университета – рядом с Юрой в это удавалось поверить.
– Кстати, дашь свою? – Юра, оторвавшись от конспекта, взглянул на Тору и натянуто улыбнулся. – Да чего ты, Акияма-кун, напряжённый-то такой?
– Не называй меня так, – Тору вытянул из рюкзака белый провод и отдал его Юре. Ассоциации с приторным «Акияма-кун» вызывали стойкое отвращение.
Юра с благодарностью кивнул, потянулся к розетке и в следующее же мгновение зашёлся приступом кашля. Тору казалось, что из него самого выбьет весь воздух: каждая клетка сотрясалась под тяжёлый звук чужих вздохов. Он протянул Юре бутылку воды, но тот по-прежнему беззаботно махнул рукой, в абсолютном спокойствии ожидая окончания приступа.
– Я в детстве бронхит не долечил, – когда кашель стих, объяснил Юра и, потирая запястьем грудную клетку, ловко открутил крышку бутылки. Он сделал жадный глоток – кадык плавно подпрыгнул, а губы – плотнее сжались вокруг горлышка.
Тору неуверенно оглянулся. Несколько пар глаз, натыканных по периметру аудитории, смотрели на них с непониманием.
– Оно уже не первый год так, поэтому не смотри на меня, как на прокажённого, – посмеялся Юра, – хотя ты особо не брезгуешь. Японцы выглядят брезгливыми, кстати.
– Все японцы разные, – ответил Тору, бессовестно блуждая в своих мыслях. На самом деле, он был ужасно брезгливым.
– А как же тапочки для туалета? – спросил Юра, и Тору не понял, говорил ли он всерьёз.
– А что тапочки? Это только гигиена, – объяснил он, но замолчал, стоило преподавателю их одёрнуть. Слушать Юру, к собственному стыду, было гораздо приятнее.
Остаток пары они провели в почти полной тишине. Даже Юра, привыкший к шумным разговорам, с пониманием молчал. Все предыдущие переживания Тору растворились в воздухе и осели в злосчастных капельках пота.
Пока Юра молчал, Тору чувствовал, как его морозит от присутствия одногруппников, и, хотя никто не обращал друг на друга внимания, одна вероятность того, что чей-то взгляд был направлен на него, вызывала в теле покалывание. Тору хотелось сбросить с плеч чужие предрассудки и ожидания, навязчиво