Потупились казачки. Кое-кто слезу смахнул с загорелаго лица, в душе пожалел сотника, – молодой еще офицер, свой, из одной станицы, дома у него жена на сносях осталась.
– А что, Панкратьич, не было б нам выговора от командира, что вожака, своего потеряли, ругаться станет, не уберегли мол, – протянул кто-то из сотни.
Позамолчали все, никто не отозвался. Тяжело было говорить.
– А Турханчик где? – неожиданно встрепенулся рыжий, – неужто мы врагам его отдали?
Всем вспомнился красивый конь убитого сотника. Умный был, дома выращен, а статей таких и не сыщешь, ход какой! Не попади проклятая пуля, лихо вынес бы своего хозяина из боя, домой бы с ним прискакал.
– Эх вы, фефелы, фефелы, – укоризненно крикнул тот же рыжак, – коня-то такого упустили, ведь любой сейчас триста целковых за него дал бы, а вдове-то такие деньги к разу бы были.
– Не вернуться ли, что ль, отбить… – робко спросил кто-то из молодых казаков.
– Ну, ну, Горюн, нечего после драки волоса считать, неужто отбить возможно? Поди, сам видал, какая их тьма тьмущая с нами секлась – угрюмо крикнул Панкратьич.
Молодой казачок стыдливо замолчал.
Преследование прекратилось, – сотня дала волю коням, шли тихо. Раздавались только изредка стоны раненых, да качались перекинутые через седла трупы убитых товарищей.
Было тоскливо, скучно, недовольство овладевало всеми.
Несмотря на потери, налет казачьей сотни оказался удачным, – он расстроил важный план противника и заставил его кавалерию остерегаться подходить близко к русским войскам.
Похвалил начальник казаков, только погрозил пальцем, прибавив:
– Дело-то ладно сделали, а негоже, что офицера потеряли.
Потупились рыжак и Панкратьич, считавшиеся старшими в сотне и доложившие обо всем случившемся.
– Воля Божья, ваше высокородие, не попади пуля, жив бы остался, – вздохнув, решился ответить рыжак.
– Знаю, знаю, лихой был казак, отплатил бы за себя, – согласился полковник и кивком головы отпустил станичника, – постой, ты, рыжий, а где мастачек покойного сотника, уж больно он хорош у него был, я бы охотно себе его взял.
Съежились оба казака, услышав вопрос полковника. Приходилось признаваться в потере известного всем в в полку коня.
– Утеряли, ваше высокородие, австрияки его забрали, – шепотом отозвался Панкратьич.
Смилостивился его смиренным видом полковник или сам понял, что нет тут никакой вины со стороны казаков, махнул рукой, проговорив:
– Ну, ступайте, коли так.
Самолюбие казаков было задето. Хоть и не укорил их старшой, а затеяли они во что бы то ни стало раздобыть обратно Турханчика.
– Уж я не я буду, коли нашего мастачка от австрияка не отобью, – похвастался рыжак, – в самый огонь за ним полезу, как только увижу.
– Ну, ну, кум не храбрись, где его теперь раздобыть, поди, куда-нибудь угнали, ведь австрияки в конях толк-то тоже понимают.
Дня два не ходила после