– С норовом как у кобылы, невестка-то моя. Но главное – какая она мать, – неожиданно громко, а потом снова тихо продолжила Кира Степановна. – Как она девчонку строила. Занимались… через слезы и боль… через множество реабилитаций… упорный… тяжелый… труд…
Соседка повернулась к стене. Она глубже проваливалась в сон, делая большие паузы между словами.
Вот это история про внучку, печально подумала Саша. Сейчас милая четырехлетняя девчушка уже бегала. И ничего, что запиналась, немного хромала, ну и носки ступней не всегда смотрели вперед. Конечно, ничего. А как она бойко разговаривала! Да, в этой палате спало, ело и играло настоящее медицинское чудо.
Саша стояла и прислушивалась. Словно оцепенела.
Бормочущий голос совсем стих. Минута, две, три. Спокойное, глубокое дыхание. Старушка забылась.
Она разделась, стараясь издавать как можно меньше звуков, легла под одеяло. Расслабилась, отдалась приятной неге, которая посещает лишь перед самым засыпанием. Она чувствовала себя такой легкой, воздушной и одновременно тяжело-телесной. Реальной. Один бокал, вернее, кружка вина. А такой эффект.
Да.
Ей было стыдно, но впервые за вечность – почти хорошо.
она была старая-старая, всегда? да
Наутро легкая вина не отпускала. И Саша все вспоминала слова самого близкого и любимого человека. Пелагея Ефимовна, прабабушка Пелагея, праба, воспитывала в ней уважение к опыту старших. Хотя она не церемонилась, не шла на поводу у людей, и тем более детей, наоборот, гнула их, заставляла подчиняться своей воле, но жизненный фундамент давала крепкий и цельный. В чем-то, конечно, старомодный.
Сколько Саша себя помнила, прабабушка Пелагея была очень старая, с длинной-предлинной косой. Стальной волей. Она любила трудиться в поле, огороде, в бревенчатом небольшом доме. В бане парилась так, что ни один человек бы не выдержал такого жара. Крестилась двумя пальцами, хотя маленькая Сашенька и не знала, как правильно. В больницы не ходила, лекарства принимала неохотно, ела очень скупо и просто, а выражалась грубо, прямо, не считаясь с тем, кто может услышать.
«Подохну и так, когда время придет», – любила отвечать прабабушка на уговоры посетить врача. Когда четырехлетняя Саша впервые услышала про смерть, то громко заплакала. А прабабушка Пелагея покосилась, цокнула на Сашину маму, которая хотела что-то сказать, и проскрипела, что «правду не утаишь, не обманывайте ребенка». Она отогнала всех, раздала каждому работу по дому. А сама посадила правнучку на колени и шептала что-то из прошлого, то, что ей самой когда-то нашептывала уставшая мама. Саша почувствовала. Ее любили. И полюбила в ответ.
«Староверы все такие или это характер особый, изумительно стойкий, изумрудный, только прабабушкинский?» – любила рассуждать про себя Саша. И однажды даже спросила у папы. А тот