Затравленно Агата на Кравцова смотрела, тут же вновь лишившись сил сказать хоть слово, и отчаянно впивалась ногтями в и без того прилично истрёпанную обивку диванчика. Отчего Денис вызывал такое состояние отчаянной опаски, оставалось непонятным, сколько бы не приходилось задумываться о том время от времени. Это походило на какой-то крик подсознания, инстинкт или даже привычку. Однако конкретно в этот раз имелось и кое-что ещё.
Тихо, Волкова. Угомонись.
Сидя неподвижно, Агата проследила за тем, как Денис вытащил из ящика стола удостоверение и ещё несколько бумаг. Привычка хранить документы в кабинете наблюдалась и у него, и у Володи – всё равно охрана пропускала без корок, зная практически всех в лицо. От осознания порой становилось завидно: саму Агату так ещё никто не успел запомнить.
Тишина давила на плечи, заставляя горбиться. Безмолвие совсем не походило на то, возле озера; это было тяжёлым, колючим и неприятным. Чувствуя на себе пристальный взгляд, Агата упрямо пялилась на собственные кроссовки, которые, должно быть, весьма нелепо сочетались с чёрной юбкой и чёрными же колготками. Денис словно думал о чём-то, глядя неотрывно, а вот собственные мысли никак не хотели хоть сколько-то сгруппироваться. Это напоминало какую-то бесконтрольную власть.
Всё закончилось слишком резко: Кравцов убрал документы в задний карман джинсов, осмотрелся, словно в поисках чего-то забытого, и направился из кабинета прочь. Лишь на пороге замер вдруг и повернулся к прикусившей язык Агате. Та даже вздрогнуть не успела.
– Володе передашь, что я сегодня с Апрельским.
Хлопнула дверь, и судорожный выдох вырвался из груди, внутреннее напряжение высвобождая. Мгновение, и Агата буквально ринулась к столу, и, схватив длинную плёночную ленту, впилась взглядом в кадры. Сердце пропустило несколько ударов сразу, но то незамеченным осталось.
Если только он…
Облегчение заставило пошатнуться. Плёнка выпала из рук, мягко шлёпнувшись о покрытую толстым стеклом столешницу, и её концы тут же скрутились в упругие кольца. Это были не те репортажи.
Внимательно просматривая каждую запись, Агата заметила одну весьма неприятную особенность, которая никак покоя не давала. На некоторых из них, как правило, более ранних, Кравцов, обыкновенно отстранённый и сухой, казался совсем диким: на белёсой коже, какой-то словно неестественно-выцветшей, синяки под глазами казались чёрными, а взгляд лихорадочно метался из стороны в сторону, словно без контроля. Когда это привлекло внимание впервые, Агата легкомысленно отмахнулась: мало ли, всякое могло случиться, может быть, он просто болел. Но подобное повторялось вновь и вновь, и постепенно в душу закрались самые отвратительные подозрения.
Его постоянная замкнутость, раздражительность и вечные синяки под глазами…