Пять абсолютных незнакомцев. Натали Ричардс

время вспоминать про болезненный разрыв нашей дружбы, но если пропущу еще один ее концерт, то все усугублю. Зари была против, чтобы я уезжала: это ведь значило, что я пропущу ее прослушивание в Молодежный оркестр Пенсильвании, куда она уже много лет пыталась попасть. В тот год у нее опять не вышло. Меня она в этом не винила, но слово за слово – и мы поругались. Наговорили друг другу лишнего, а потом целую вечность не разговаривали. Прошлым летом мы медленно и осторожно начали общаться снова, и я думала, что окончательно старые раны будут залечены двадцать шестого декабря, когда я приду на ее утренний послепраздничный концерт.

      Но похоже, что я туда не попаду. Когда я доберусь домой – а я туда когда-нибудь доберусь, – нам с мамой о многом надо будет поговорить. Конечно, про тетю Фиби, но теперь, когда я знаю про Дэниела… Ох.

      Мы с Зари были лучшими подругами с самого детства. Вся эта ссора была страшной глупостью, да и времени уже прошло немало. Но Зари злопамятная… Может, и правда лучше ей не звонить?

      Я звоню.

      И – черт возьми, Зари, ну зачем! – она берет трубку.

      – Черные или серые брюки? – спрашивает она вместо приветствия.

      – Серые, – расплывшись в улыбке, отвечаю я.

      – Подожди. – Она закрывает динамик рукой и орет на кого-то из братьев.

      Я скучала по этому. Мы познакомились, когда нам было по девять и наши матери стали работать в одну смену в больнице. Все эти годы мы словно вели непрекращающийся разговор – стремительный обмен репликами, для которого не нужно было ни приветствий, ни прощаний, ни бессмысленной светской болтовни. Мы просто продолжали с того же места, на котором закончили в прошлый раз. Когда я переехала, долгие паузы в разговоре звучали очень странно.

      А потом Фиби заболела раком, и молчания стало больше, чем бесед.

      Затем случился пропущенный концерт и ссора. Зари сказала, что я веду себя отстраненно, словно она для меня совсем не важна. Я сказала, что мне важны вещи посерьезнее, чем концерты виолончели и поиски идеального платья на Новый год.

      Мы обе были в чем-то правы, и обе повели себя как стервы. Но так уж действуют на людей расстояния. Я не видела ее в школьных коридорах. Мы не наталкивались друг на друга в кофейнях. Наступила тишина, которую прервала пара сообщений следующим летом.

      А теперь… Может, наконец мы снова воссоединимся.

      Динамик трещит, и Зари пыхтит в трубку:

      – Извини. Ты сказала… серые?

      – А то.

      – Вот и отлично, а то черные мне узковаты.

      – Не думаю.

      Я твердо намерена продолжать перебрасываться репликами как волейбольным мячом.

      – Ну, не знаю, не знаю. Подожди, а ты что, уже прилетела? Я думала, вы позже приземляетесь.

      Я вздыхаю.

      – Угадай, чей рейс отменили?

      – Ого! Полетишь по другому маршруту?

      – В аэропорту уже чуть ли не костры разводят, так что вряд ли. Но это даже не самое странное.

      – А что самое?

      – Ты знала, что мама с Дэниелом разводятся?

      – Что?