На моё счастье вскоре подъехала колонна из трёх машин, направляющихся в Славянск. Возглавляла конвой помощница Стрелкова некая девушка Вика, которая вот уже месяц в сопровождении пяти бойцов доставляла в осаждённый город гуманитарку, военные грузы и новичков-добровольцев. Я попросился на борт. Присмотревшись ко мне, она уточнила мой позывной, кому-то позвонила, потом махнула рукой, приглашая в машину.
До места мы пробирались окольными просёлками по полям и лесопосадкам, поскольку все более-менее приличные дороги простреливались снайперами, а некоторые участки и миномётами. Но даже на этих тайных тропах поджидала невидимая смерть, посланницей которой стала пуля в кабину, ранившая сопровождающего второй машины. А уже в пригороде в сотне метров впереди рванула мина, потом ещё две. Явно цели в нас, но промазали.
В Славянске процветал ещё больший бардак, чем в Донецке. Здесь никто ничего не знал, и никто ни за что не отвечал. Царила атмосфера полной и окончательной непринуждённости. Анархия – мать порядка. Каждый из батальонов самообороны контролировал исключительно свой участок, в котором присутствие любых чужаков жёстко не приветствовалось. По сути, все батальоны воевали сами по себе, как бог на душу положит, и весьма условно подчинялись Стрелкову, назначенному донецким командованием. Возглавляя оборону на славянском участке,пытаясь хоть как-то организовать управление разрозненным и плохо вооружённым ополчением, он уже отчаялся вбить в головы комбатам и иным командирам хоть элементарное понятие о дисциплине и порядке.
Наивно веря в здравый смысл, я без толку проторчал четыре дня возле штаба вместе с полусотней иных добровольцев, в основном опытных боевых офицеров. Эти матёрые волчары, имеющие за плечами годы службы, не один десяток боёв и побед, теперь неприкаянно слонялись и напрочь не понимали такого отношения. Благо относительно тёплые дни и ночи начала лета позволяли кое-как перекантоваться на земле у костров. Более того, день ото дня число невостребованных добровольцев росло. И ладно бы, у местных дела шли хорошо, но фронт трещал по швам, а в батальонах даже намёка не имелось на организацию. Познакомившись и пообщавшись со всеми добровольцами из России, я согласился с общим мнением, что здесь мы на хрен никому не нужны. По непонятной причине интерес к нам напрочь отсутствовал, и все добровольцы ощущали себя униженно просящими бедными родственниками. Впечатление особенно усиливалось, когда нам во двор раз в день выносили бак с пустой холодной перловкой на донышке и несколько чёрствых буханок серого хлеба.
Гнев и раздражение переполняли меня и сдерживались с трудом. Дебилы! Отвергать помощь опытных ветеранов, добровольно прибывших во имя идеи на самый опасный