– Прости.
– Дура, причем здесь "прости"? Они убить тебя могли! Изнасиловать! Бог весть ещё что сделать! А если бы я домой позже возвращался?
Я хотела было разозлиться, разобидеться, но следующие слова выбили меня из колеи.
– Чуть с ума не сошел, когда я понял, что это ты, – дрогнувшим голосом признался Хиро. – Ласточка моя, милая, нежная, почему ты не бережешься?
До этого я как-то держалась – от злости ли, от пережитого ужаса, а после его слов разревелась как ребёнок и попыталась что-то объяснить: по заболевшую дочку у Ранье, про примочки для Фредерико. Хиро тяжело вздохнул, огляделся и покачал головой:
– Что эти люди тебе говорили? Что хотели?
– Хотели меня изнасиловать и убить, только не здесь. Куда-то тащить хотели.
– Господи… – он снова прижал меня к себе, целуя в лоб. – Ладно. Давай я тебя домой отведу. Не спорь, пожалуйста. Я понял, больной ребёнок. Сам отнесу твоё лекарство.
В конце переулка показались фонари, Хиро дернулся и свистнул пронзительно. Фонари рысцой устремились к нам. Патрульные.
– Петрес, Кайлен, – начал распоряжаться начальник стражи. – На Авелин четверо этих вот напали. Я её домой отведу и вернусь, будем оформлять. Ах, да. Лина, кому лекарство отнести?
– Флори Ранье.
– Я могу, – вызвался один из мальчиков. – Тут рядом, я знаю, где это.
Я наконец смогла разжать пальцы и выпустить складки кимоно Хиро. Присела над своей опрокинутой корзиной: ничего не разбилось. Хорошо. Руки тряслись так, что лекарства едва смогла собрать. Нет, Авелин, надо успокаиваться. Сейчас вернусь домой и заварю себе травок, аптекарь я или трясогузка? Хиро мягко отодвинул меня, забрал корзину, сунул патрульному, а потом повел домой.
Мы поднялись в спальню.
– Раздевайся, Ли.
– Ты с ума сошел?
– Ли, птичка, у тебя платье в крови. Если не постирать сейчас, засохнет, пятна останутся. Жалко, красивое.
Я опустила взгляд: действительно – бурые влажные пятна на подоле и корсаже. Голова закружилась. После того, как меня заставили смотреть на казнь мужа, мне дурно от вида крови.
Зажмурилась.
Хиро вздохнул и принялся меня раздевать, а потом заставил надеть рубашку и юбку.
– Ты чего?
– Пойдешь к дяде. Я тебя в таком состоянии оставить не могу.
– Я сейчас травок заварю и успокоюсь.
Он щелкнул пальцами.
– Точно! Травки! Пойдём, я сам заварю.
Мы спустились в кухню. Он принялся шариться по моим ящикам, банкам и мешочкам. Смешивал какие-то травы, варил в моей кастрюльке, цедил через ткань, а потом сунул мне большую керамическую чашку с какой-то бурой дрянью, отвратительной и на вид, и на запах, и скомандовал:
– Пей всё.
– И почему ниххонские отвары все такие противные? – жалобно спросила я.
– Мы, ниххонцы, любим трудности, – усмехнулся Хиро.
Я выпила, и меня почти мгновенно повело. Глаза начали закрываться, мысли разлетаться в стороны.
– А