На время вопрос был закрыт, но тут же стало ясно, что все это нисколько не помогло им сдвинуться с мертвой точки. Тороговец стоял, не шелохнувшись в своем безмерном терпении, безмолвно способствуя разговору, едва ли не равнозначный ироническому комментарию. Князь отвернулся, будто ему больше нечего было добавить, двинулся к стеклянной двери и с неменьшим терпением принялся рассматривать улицу. Вдруг торговец нарушил молчание, обратившись к Шарлотте со следующими знаменательными словами:
– Disgraziatamente, signora principessa[15], – проговорил он с грустью, – вы видели слишком много…
Князь круто обернулся. Знаменательным был не столько смысл произнесенных слов, сколько сами эти слова, сказанные на самом неожиданном и беглом итальянском. Шарлотта обменялась с князем столь же стремительным взглядом; оба они на минуту застыли. За это время взглядами они выразили несколько вещей сразу: и беззвучное восклицание по поводу того, что злосчастный хозяин, как выяснилось, прекрасно понял весь разговор, не говоря уже о том невозможном титуле, которым он наделил Шарлотту, и взаимное уверение, что это все равно ничего не значит. Князь, не отходя от двери, заговорил с владельцем:
– Так вы итальянец?
Но ответ прозвучал по-английски:
– О боже мой, нет.
– Вы англичанин?
На сей раз отвечено было по-итальянски, с усмешкой и чрезвычайно кратко:
– Che![16]
Торговец практически отмахнулся от вопроса, немедленно повернулся к шкафчику, доселе остававшемуся закрытым, и, отперев замок, извлек оттуда квадратную шкатулку, дюймов двадцать в высоту, крытую потертой кожей. Шкатулку он поставил на прилавок, откинул пару крючочков, поднял крышку и вынул из уютного гнездышка сосуд для питья, размером не то чтобы громадный, но побольше обычной чашки, сделанный, судя по виду, не то из старого золота, не то из какого-то другого материала, покрытого толстым слоем позолоты. Держа этот предмет очень нежно и церемонно, торговец установил его на маленькой атласной салфетке.
– Моя золотая чаша, – проговорил он, и эти слова в его устах прозвучали так, словно они все объясняли. Он предоставил выдающемуся произведению искусства говорить за себя – а что произведение «выдающееся», стало ясно как-то само собой. Простой, но удивительно изящный сосуд на круглой ножке с невысоким основанием, чуть расширяющимся книзу. Чаша, хотя и неглубокая, оправдывала такое название не только своей формой, но и оттенком поверхности. Можно было вообразить, что это большой кубок, уменьшенный по высоте наполовину, отчего очертания его только выиграли. Если он отлит из чистого золота, это действительно впечатляет и вполне может отпугнуть экономного покупателя. Шарлотта тут же бережно взяла чашу в руки, тогда как князь, отойдя на несколько шагов от окна, наблюдал издалека.
Шарлотта не ожидала, что чаша окажется такой тяжелой.
– Золото? Настоящее золото? – спросила она торговца.
Тот чуть выждал.
– Присмотритесь получше. Может быть, вы поймете.
Она всмотрелась, подняв чашу