Дрожь катается по тощему тельцу, прокалывая кожу иглами. Густая снежная масса, как свежесваренный творог, безвольно отекает в пальцах. Рита вырывает из рук мокрую майку и уносит в ванную.
– Что мне теперь прикажешь – пол этим за тобой затирать? – ворчит она, закручивая тряпку над раковиной, и та на раз выплакивается в ее тугой хватке. – Ничего не бережешь.
Ване совсем не хочется спорить, и он молча стягивает джинсы. Рита, высунувшись из ванной, возвращает майку.
– Вытри ноги!
Он вытирает.
Она бросает и майку, и джинсы в таз и присыпает пригоршней порошка. Кран обрушивает сверху струю горячей воды, пена вскипает над ними, как облако.
Ваня делает шаг в сторону своей комнаты, но Рита, почуяв этот рывок, приказывает: «Стоять!» – и, быстро замесив стирку, стаскивает с веревки огромное полотенце.
– Да я сам, что ты, ей-богу, – ворчит Ваня.
Рита протряхивает его внутри махрового кокона, как бы продолжая ругать, затем выпускает полотенце и возвращается к веревке, сдергивает чистые рубашку и спортивки – с дырками на локте и колене. Ваня с комком белья, воткнутым ему в грудь, одевается на ходу, быстро застегнув все пуговицы, и задумчиво проводит ладонью по выпуклым бугоркам на груди.
– Поставь чайник и выпей горячего! – кричит Рита, выполаскивая одежду.
– Так ведь не зима же! – сердито вздыхает Ваня.
– И побыстрее!
Он сидит на табуретке за кухонным столом, покрасневшие ноги по щиколотку погружены в таз с горячей водой – ногти стали какими-то мутно-прозрачными, а самые кончики распарились и побелели; Ваня, свесив голову в кольцо сложенных на стол рук, смотрит на свои разомлевшие пальцы, слабо очерченные неясной дымкой. Тяжелый удар молота руки и посуды заставляет его подскочить. Рита обрушивает на стол чашку, полную курящегося свежим дымком душистого чая. Ваня заглядывает внутрь: черные обломки сохлых щепочек медленно опускаются на дно и окрашивают воду, в которой слепым пятном отражается потолочная лампочка. Ваня спешит, и первый глоток жжет ему небо, он сплевывает горячий сгусток обратно в чашку и ощупывает кончиком языка припухшие бугорки за зубами, а после дует на воду – рябь искажает круг света. Он берет ложку и, отмерив сахар, ссыпает твердый снег в жидкость – крупинки летят на стол; вторую же ложку затапливает в почерневшей воде и начинает размешивать – темные мурены чаинок и белые тающие точки сладости поднимаются со дна, скорбно вальсируя.
– Да перестань так брякать, у меня от тебя голова кругом, – просит Рита сквозь зубы, отмечая каждый слог качанием во рту незажженной сигареты.
Она сгибается и прикуривает от горящей конфорки, долго затягивается, а когда выдыхает, сигарета повисает у нее на губе и, кажется, вот-вот упадет.
Рита