– Где ж ты их держать-то будешь? В твоей-то каморе, только простой сундук стоит. Моя бы власть, так я тебе не по полста, а только бы по десять рублей давал. А ежели, скажем, украдут их у тебя? Если, десять украдут, то ладно, не такая потеря. Да за десять не всякий тать и в камору под замок полезет. А пятьдесят? Кое-кто на такие деньги десять лет прожить сможет.
– Ну, Прохор Степанович, оч-чень надо! – чиркнул Тимофей себя ребром ладони по горлу. – Пятьдесят-то рублев – на подьячих, а еще пятьдесят… Ну, очень! А украдут – так ведь рассчитаюсь, поди. Куда же я денусь-то? Мне что, на правеж охота?
– Это точно, – согласился казначей. – Батогов всыпят, да из жалованья вычтут… Купить чего удумал? – поинтересовался догадливый старик, который, вроде бы, поддался на уговоры.
– Эх, догадливый же ты человек, Прохор Степаныч, – восхитился Тимофей. – Сразу, в самое нутро зришь…
– Ну так, Чего тут непонятного-то? – засмеялся казначей, теперь уж совсем подобревший. – Ну, тогда уж скажи – чего покупать-то надумал?
– Да вот, дом совсем плох, – закручинился Акундинов. – Весь сырой, со стен течет, гниль кругом. Летом три венца перебрал, оказалось – все надо менять. А за новый сруб сейчас двадцать рублев просят. Ну, сруб купить, да – туда-сюда…
– А как возвертать-то будешь? – поинтересовался казначей. – У тебя ж жалованье-тридцать рублев в год.
– Так у Таньки-то у моей, от приданного, кое-что осталось. Домишко есть в Вологде, от ейного деда-епископа завещанный, – продолжал врать Тимоха. – Много-то за него не дадут, но и десять рублев – деньги. Ну, а остальное, как-нибудь. Жили же мы раньше на десять рублев в год.
То, что Тимофей был женат на внучке покойного епископа, уже не в первый раз сослужило добрую службу. Казначей, немного подумав, вытащил из сундука еще один мешок.
– Ну, – пиши расписку, – сказал старик, закрывая сундук и указывая на стоявшую в углу конторку, где желтели листы самой дешевой бумаги в осьмушку. – Так, мол и так, взял старший подьячий, имярек, сто рублев, в чем – расписуюсь. Ну, сам знаешь, что писать.
Акундинов, старательно нажимая на плохо очиненное перышко, вывел расписку. Плохо чиненое перо брызгало и царапало бумагу. Когда закончил, не удержался и спросил:
– Прохор Степаныч, может, тебе кого из писцов прислать, перо-то очинить? Или – давай, я сам…
– Иди себе, – махнул рукой старик, – пером-то этим я уже года два пользуюсь. Вот, как совсем сносится, так я новое-то и очиню. А пока – и старым хорошо.
Акундинов, пожал плечами, но вслух говорить ничего не стал. У каждой зверушки – свои игрушки.
Что же, сто рублев есть. Где бы взять еще сто? Пока ничего мудрого в голову не лезло. Потому, к неудовольствию супруги, вернувшись со службы Тимофей опять пил «горькую» с постояльцем-собутыльником.