Никому не обязательно было знать, что это был мой привет той, ради кого я приехала в Евпаторию, мой воздушный поцелуй. Люди за столиками перестали жевать и слушали меня – сперва с недоумением на лицах, потом все больше оттаивая и обмякая. Они начали улыбаться, а взгляды красивых загорелых женщин наполнились грустной мечтательностью.
Мила тоже слушала меня, прижавшись спиной к дереву и завороженно приоткрыв рот. Она была такой трогательной и милой, в полной гармонии со своим именем, что я простила ей всю ерунду, которую она несла сегодня…
И только Ромка неожиданно часто заморгал, отвернулся, а потом и вовсе пошел куда-то по улице, опустив голову. Но я все же дочитала тот фрагмент, который помнила, получила аплодисменты и лишь тогда спросила:
– Что это с ним?
Мила вздохнула:
– Это не из-за тебя… Знаешь, я думаю, его папа не просто так пропал. Он, наверное, сбежал от них… Они же с тетей Светой подали на развод. Только странно, что дядя Паша его не дождался…
Я еле удержалась от того, чтобы тут же не позвонить Артуру. Эта информация стала главным результатом этой прогулки, больше не казавшейся мне бессмысленной.
– Ты классно читаешь стихи, – одобрила Мила.
– Я с шести лет на сцене…
– Вау! А я думала, что сама пишешь.
Мои литературные попытки не стоило и упоминать, поэтому я ответила:
– Нет. Не дано.
Мила вздохнула:
– Мне тоже. А моя мама пишет! Правда, никому не читает.
– Только тебе?
– Не… Мне тоже не читает.
– Откуда же ты знаешь?
Воровато оглянувшись, она сделала большие глаза:
– Я случайно у нее в комоде тетрадку нашла. Прикинь, она ручкой пишет! Не в компе…
– И ты прочитала?
– Ну… заглянула. А ты удержалась бы?
Я подумала, что мама прочла бы мне свои стихи, если бы писала. Мне хотелось так думать. А если нет? Вдруг в ее жизни существовали тайны даже от меня? До сих пор я так и не решилась притронуться к ее вещам… Вдруг там скрываются такие секреты, после открытия которых мой мир перевернется с ног на голову? Может, лучше и не рисковать…
А в литературном кафе, кстати, не оказалось ни одной книги! Ни ахматовской, ни любой другой. Это как, а? Я была просто оскорблена.
В небе проснулись первые звезды. Они лениво жмурились, поглядывая на свои отражения, купающиеся в мелких волнах, до которых я не доплыла. Закрывая глаза, я представляла, о чем могло бы нашептать мне ночное море, если б мы остались наедине. Две восхитительные стихии: космос и океан, по моим меркам – бездонные, и маленький человек между ними.
Я легла бы на мягко поднимающуюся грудь влажной стихии и слушала бы музыку сфер, в которой величественный орган сменяется прозрачной флейтой, а пронзительные звуки скрипок – томной виолончелью. Почему мне никогда не хотелось научиться играть самой? Наверное, я всегда слишком хорошо понимала свою мизерность в сравнении с музыкой – третьей стихией, свободной от начала и конца. Каждый из нас