Глашатай. Светлана Метелёва

как она звонила – он с ней говорил и всякий раз после таких разговоров злился, ругался больше, чем обычно, и пил, само собой. Я бы, конечно, не назвал его алкоголиком – да ему и нельзя было, он же резал. Но в нерабочее время он принимал регулярно, чаще всего – со мной, редко один. А, да, время от времени на Вадима находил умный стих (так моя мама говорила, очень подходящее выражение, согласись) – и он вдруг начинал заниматься спортом. Как раз тогда, кстати, у него был именно такой период – здорового образа жизни. Пить он в эти промежутки, тем не менее, не бросал. Вспомнил: у него была еще одна интересная особенность: по его одежде можно было сразу сказать, есть ли у него сейчас женщина или он один. Мятые брюки и странного цвета рубаха? Ну, все понятно, Вадим послал очередную пассию лесом. Чистый-глаженый-довольный? Значит, появилась новая. Меня, кстати, очень удивлял тот факт, что женщины к нему прямо-таки липли. Он сам, насколько я знаю, никогда не ухаживал ни за одной (исключение появилось позже). Тетеньки-врачи из соседних отделов, молодые медсестры, выздоравливающие пациентки – их как будто тянуло к этому пьющему матерщиннику.

      Ну, вот теперь, когда я выполнил прямую обязанность автора и хотя бы чуть-чуть раздвинул завесу тайны над прошлым героев, можно продолжать повествование.

      Глава четвертая. Любимый порок

      2002 год, Москва

      Тело едва умещалось в каталке. Не было нужды осматривать больного еще раз: Вадим и так понимал, что шансов на успех – в случае, если он все же решится оперировать – обнадеживающе мало. А если не тащить эту груду мяса на стол, а оставить догнивать в палате, что тоже возможно, – он умрет через пять-шесть часов.

      Ассистент, анестезиолог и медсестра не говорили ничего: кто-то из уважения, кто-то просто боялся. Сейчас – были уверены эти трое – Вадим Владиславович наверняка еще раз продумывает ход операции.

      А Стрельников молчал.

      Он вглядывался в расплывшиеся черты так внимательно, как будто ждал, что вот сейчас этот, на каталке, откроет глаза. Но думал не о нем – а почему-то о себе. С отстраненным удивлением смотрел внутрь черепной коробки. Вот когда-то был Афганистан, там приходилось помогать раненым моджахедам. Они стреляли, убивали, они четко вписывались в понятие «враг» – но к ним он ни разу не чувствовал ничего похожего на ту едкую ненависть, которая сейчас сжимала селезенку. И, в сущности, что такого особенного сделал этот толстый следак? Да почти ничего – взял взятку, отмазал от тюрьмы нескольких ублюдков… Папа-летчик, что ж такого? Кого сейчас этим удивишь? Может, во всем остальном умирающий упырь прекрасен и бел, как ангел божий?

      …В газетах писали таинственно – «черные трансплантологи». Создавали интригу. Нагнетали страшное: вот здорового человека везут оперировать, чтобы на самом деле вырезать ему почку. Или печень. Стрельников, разумеется, всегда знал, что происходит это совсем не так. Иначе.