Петра не было полчаса. Показалось: вечность. Молодого замполита раздирали противоречивые чувства. Несколько раз порывался туда, к Гончаренко. Но, сделав десяток шагов, возвращался. То же происходило и с бойцами. Парни краснели, бледнели, покрывались испариной, ощущали озноб. Будь она проклята, эта ступень! Наконец кусты зашевелились, показалась пилотка, на ней звёздочка, сверкнула рубиновым лучиком. Сержант вернулся совершенно опустошённый. Лицо осунулось, потемнело, под глазами круги. Попросил закурить, хоть в кармане у самого лежала только что начатая пачка. Потом не получалось зажечь спичку, тряслись руки. Ему прикурили. Всё в молчании. Несколько раз затянулся, почувствовал противную горечь, бросил сигарету. Повернул лицо к ближайшему бойцу.
– Давай сюда её.
Боец понял и тут же принёс динамку. Гончаренко прокрутил. Когда загорелась лампочка, махнул рукой, все сразу же разбежались по укрытиям. Никто не заметил, как подкатила оленья упряжка. Старик-оленевод, не понимая, почему люди так напряжённо молчат, сам заговорить не решался, лишь недоумённо вращал раскосыми глазёнками. Петя, также не заметив старика, нажал на кнопку. Бедные олешки чуть не попадали. Сорвались прочь, старик не удержался, свалился с нарт. Перепугался не на шутку, забился в кусты, прикрываясь руками и громко вопя.
Округлый кусок дюралевой обшивки, сантиметров двадцать в диаметре, рваные, зазубренные края, шлёпнулся под ноги. Сержант поднял. Осколок был ещё тёплый, даже горячий. Подумав, развязал горловину вещмешка и сунул туда. На память. Ещё не представляя, какой долгой и горькой окажется память об этом не первом и не последнем его боевом эпизоде.
Вечером, когда вертолёт доставил их на прежнюю ночёвку, в молчании поужинали, улеглись. Замполит вообще-то предлагал отметить и намекнул, что закроет глаза на пару бутылок портвейна, но никто не захотел. Утром прибыли остальные. Взвод поиска, таким образом, оказался в полном составе, можно возвращаться. Но вертолётчики, сославшись на якобы нелётную погоду, заупрямились. Если откровенно, им тоже – молодые ведь – хотелось оттянуться: погулять, выпить, по девчонкам прошвырнуться. Другие поисковые отделения настроены были так же. Только подрывники сержанта Гончаренко ходили весь день как в воду опущенные. Однако молодость берёт своё, и под вечер всё же народ разбрёлся. Пётр, отпустив подчинённых, остался в школе, не один пока.
– Вы бы шли, товарищ майор. Что Вам здесь тосковать? Да и непорядочно как-то по отношению к семейству. Они ждут, готовились. Вчера ещё надо было. – Он вздохнул, о чём-то своём задумавшись. – Эх, Вы, товарищ майор.
– Петя, а что я мог? Я ведь в тонкостях не разбираюсь этой вашей взрывной техники.
– Та я не про то! – Петро даже рассердился. – Не думал даже. Я про председателя и дочку его. Вы же офицер, командир, слово, небось, давали. Так идите, держите слово-то. Может, на свадьбу пригласите?
– Пётр, да я для тебя, дорогой ты мой… Я всё сделаю. И офицером у меня будешь. И на свадьбе самоё почётное место.
– Извиняйте!