Нелюбимая бабушка – мать отца жила очень близко к нам, но я к ней ходил лишь за деньгами раз в месяц или реже. У неё была низкая пенсия и я ещё наведывался: будто раз я припёрся, она обязана охотно дать мне сотку. Она была больши́м любителем выпить с давних пор, а ещё и убедительно передала этот дар по наследству, но не мне. Алкоголь в любом количестве никогда не мог меня зацепить, я мог валяться, но всегда ясно наблюдал, что приключается, и что моя обездвиженность ожидаемо и точно проистекала из употреблённой внутрь трупной отравы. Никогда по-настоящему не хотелось хлестать. Охота глушить горький яд всегда так чётко наблюдалась, но ревущая толпа одолевала, я иногда прикладывался за компашку.
Подростковое курение сразу так резко отскочило, вообще такая дурь на самом деле. Дурь, как обман. Я даже в первый раз выкурил не бычок, а целых две сигареты. Вообще ничего не поменялось, ни внутри, ни снаружи, как наблюдал действительность, так она и осталась. Изумляет, как можно покупать, то, что ничего не меняет. Опасный сосед, что засёк меня ссущим в лифтах нагрянул к нам с ножом и угрожал, а я спрятался под столом. Этот сосед постоянно курил и у него скверно булькало что-то при истеричном нервическим кашле. Живым и объективно истинным свидетельством являлись его истошные вопли при раке лёгких, которые никогда не излечивались. Даже отец отбросил после подобного.
Я очень близко сошёлся с одной одноклассницей. Но она ещё и дружила со вторым гитаристом бывшей группы. Я очень сильно хотел её, мне нравилось её ядрёное тело, её насмешливое лицо, как она нестандартно мыслила, как нецензурно выражалась, как высмеивала всё. Просто она никогда не была такой грустной, как я. Я выглядел печальным, но это потому что я отыскал центр. Эта одноклассница Ника, которую я любил, я хотел быть ею. Она была глубоко внутри среди остальных. Она прикасалась ко мне очень редко, но это было не по её любви, меня это не затрагивало.
Она была после бани, а я притащился к ней в гости. Я просто молча сидел у неё в светёлке. Она села мне на колени, такие сочные распаренные ляжки и массивный, тяжёлый, но лёгкий зад. И надо было сказать тогда что-то типа давай потрахаемся, не сейчас, а вообще. С ней в доме были её многочисленные родственники. Но я был пришибленный несколько раз в плане крайней близости. Я выдавил, что вдруг сейчас встанет. Она что-то ответила, и это было еле различимо на слух, но на вкус это было, что если встанет, друг у тебя, то ничего страшного, ибо у нас никогда не будет полового сношения, то есть твоя эрекция – это максимум, что я допускаю. Таков был её настоящий ответ. Эта очаровательная девушка благоухала самадхи. Я трудно решил к ней больше никогда не