– Дня два, если ничего не задержит, – пожал тот широкими, как у многих гребцов, плечами. – Да только Другош давит, чтобы тебя всё ж высадить завтра подле Вельсенки.
И покосился на неё с сожалением. Один он только, кажется, не против был, чтобы Гроза ему и дальше помогала: вдвоём-то всяко веселее. А он ещё тут как будто тоже не до конца свой.
– Рарог не разрешает, – Гроза невольно попыталась отыскать его среди ватажников, но он ещё не вернулся. – Может, и не ссадят?
Не то чтобы она боялась одна до острога идти: люди добрые, что подхватят по дороге, найдутся всегда. Впрочем, как и лихие – такое тоже случается. Но так придётся задержаться больше, а хотелось добраться до места нужного поскорей. Да и с отцом встретиться, узнать, как он сейчас, не стало ли ему совсем худо. Не всегда, конечно, он в странное безразличие впадал, но случалось это всё чаще и чаще, как будто разум его да и душа сама уже утекали по Волани в невидимую даль, за край, куда ведёт любая река.
Хотела она убедиться, что время не истекло, что есть его достаточно, чтобы дождаться, как закончатся те семь лет, назначенные Грозе самой рекой, что звала её всё отчётливей. И казалось с каждой седмицей, что ждать ещё невыносимо долго.
– А ты как тут оказался? – вновь заговорила Гроза, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, когда Калуга, отлучившись ненадолго, снова рядом с ней присел. – Ты ведь парень совсем молодой. Неужто там, где родился, тебе места не нашлось?
– А что мне место? Я под Веривечем жил. Да сиротой остался, как случилось нападение то русинов. Три зимы назад. Слышала, может?
– Слышала, – кивнула Гроза.
Да и кто не слышал. Тогда сильно пострадал самый северный, почти что в устье большого притока Волани – Яруна – стоящий острог. Да и весь, что недалёко от него раскинулась, едва не вся дотла выгорела. Многих побили тогда, но и русинов остановить удалось. Помнится, отец надолго уехал в тот край, потому как без воеводы люди остались, почти без защиты на случай, если викинги решат вернуться. Вот и отправил Владивой туда своего ближника. А Гроза тогда в Волоцке жила первый год.
– Так вот меня стрый Щукор укрыл вместе со своими детьми. Самого его ранили крепко, а отец и мать мои погибли, – Калуга вздохнул и швырнул в огонь подхваченную с земли веточку.
– Но у тебя остался твой род, – Гроза заглянула ему в лицо.
– Остался. Не бросили меня, конечно. Да ты понимаешь, верно. После того, как весь, посчитай, сгорела, да ещё и зацепило лядину одну пожаром, где уж какое-никакое зерно поспевало, туго всем пришлось. А у меня и сестрица младшая осталась. И брат ещё меньше. Стрыю Щукору тяжело приходилось. А там у одного из ватажников наших, Жини, тоже родичи дальние были. Он к ним заехал однажды – и меня забрал. Потому что сам с ним напросился. Зато теперь своим помогать смогу.
– Думается, на поле или на охоте ты помог