Глава 4
Июнь 1536 г.
провинция Пиккардия, Франция
Одним летним днём по дороге из Лилля в Париж, петляющей между полей и перелесков, не спеша катилась карета, запряжённая четверкой добрых лошадей. Обычно всякое появление кареты свидетельствовало о том, что к вам намереваются пожаловать особы весьма знатного происхождения или же прелаты Церкви. Однако карета эта, весьма добротная, не была увешана ни флагами с гербами, ни штандартами, по которым любой мог бы сразу определить, кто в ней путешествует. Единственным отличительным атрибутом этой кареты мог быть узор на её дверях, искусно вырезанный из красного дерева. Приглядевшись, среди витиеватых линий узора можно было разглядеть латинскую букву Ь. На крыше кареты среди сундуков можно было разглядеть и клетку с голубями, очевидно почтовыми. Карету сопровождал конвой из шести бравых всадников. Вид у них был довольно суровый. Одеты они были на единый манер и у каждого на плаще можно было разглядеть всё тот же вензель, что и на карете, которую они охраняли. Все они были хорошо вооружены. Помимо обычных шпаг и кинжалов у каждого за поясом виднелась рукоять пуффера10, а к седлу была приторочена ещё и аркебуза. Такой эскорт напрочь отбивал интерес легкой поживы у всевозможных бродяг и разбойников. Простому же люду подобное представительство внушало почтение и трепет, а знати – уважение.
Копыта коней мерно выбивали из дороги пыль, карета нудно поскрипывала рессорами. Пассажиры, изнуренные, очевидно, не одним днём пути, пытались развлекать себя беседой. Их было двое. Один невысокий и грузный, солидного возраста муж с густой чёрной бородой полулежал на диване, прикрыв веки, и изредка поглядывал в окно. Второй же довольно бойкий молодой человек крутился на своём месте, рядом с ним небрежно лежали несколько книг.
– И каковы же, дорогой мой Люсьен, твои успехи в освоении новых «Исповеданий»? Чем же на твой взгляд они могут быть лучше, чем каноны римские?
– Что ж тут сказать, дорогой мсье Леммель …
– Дорогой мой мальчик, еще раз прошу тебя, обращайся напрямую ко мне. Называй меня господин Якоб. Для беседы со мной вовсе нет необходимости упоминать всуе весь мой род Леммелей. Я же, как ты мог заметить, никогда не обращаюсь к тебе как к Морелю, по наречению всего рода твоего до глубоких колен. Мне совершенно нет до него дела. Я обращаюсь лично к тебе, Люсьен. Почувствуй, наконец, это.
– Как вам будет угодно, господин Якоб. Наверное, вы правы. Что же касается новых духовных доктрин, с коими я смог ознакомиться,