Голова и плечи её опять затряслись, и я увидел, что выбившаяся из-под её платка прядь совсем седая. О! Это была уже не та напористая женщина, державшая в страхе работавших на неё пленных.
– Ну давай, попьём кофе, – сказала она. – Это очень хороший бразильский кофе. Я купила его в сорок втором году, после проводов Йогана, и хотела сохранить до того дня, когда он вернётся. Но он уже никогда не вернётся… Никогда… И нам можно сварить его себе.
Мартель начала вскрывать пачку. Движения её были суетливыми, казалось, она не понимает, что в какой последовательности делать. Руки её тряслись, я побоялся, что она рассыплет этот хороший, наверное, дорогой кофе, и, отняв у неё пачку, сварил его сам. Оказалось, что у Мартель была настоящая турка и серебряное ситечко.
Крепкий кофе немного её успокоил. Какая-то безучастность проступила на её лице. И я решился спросить:
– Но ведь у вас, помнится, были родственники в Дрездене…
Она вздрогнула:
– Да. Моя дочь Шарлотта погибла тринадцатого февраля в той ужасной бомбардировке. Она жила с моей сестрой Ханни и сгорела заживо с сыном – с моим внуком Отто. Ему было три года. Три года… Ханни тоже умерла. Я часто думаю: неужели я самая большая грешница на свете. Я не знаю никого, кого Бог казнил бы так жестоко, как меня. Что я сделала? Что я сделала?
Я не мог ей ничего сказать кроме того, что нам не дано знать замысла Господа. Но она и без меня это знала.
– А как ваше хозяйство, фрау Мартель? – спросил я. – Цело?
– Нет. Осталась одна корова. Что-то взяли для фронта, что-то я продала. Мне уже ничего не нужно. Ничего… Ну а ты что думаешь делать? Я буду рада, если ты останешься со мной.
– Нет, фрау Мартель. Когда всё кончится, я поеду домой, в Россию. Там у меня жена. Наверное, растёт ребёнок.
– Ну что же… Поезжай, раз так.
– Фрау Мартель, – сказал я. – У вашей сестры ведь была дочь, ваша племянница…
– Да. Её звали Катрин. То, что я тебе вчера рассказала, я узнала из её письма. Сейчас я тебе его покажу.
Она открыла комод, достала из верхнего ящика письмо и подала мне. И вот, что я прочитал:
«Дорогая тётя Мартель! Не знаю, есть ли на свете слова, чтобы описать тот ужас, который с нами случился. Тринадцатого я поздно пришла с работы, и даже не успела снять пальто, когда это началось. Небо, воздух, – всё наполнились адскими звуками. Кругом загрохотало, затрещало. Мы с мамой и Шарлоттой забились в угол прихожей, куда не выходили окна, и только молились. Шарлотта прижимала к себе Отто и, плача, просила Бога, чтобы он пощадил хотя бы его. Наш дом подпрыгивал и качался, в комнатах и на кухне