Мне пришлось согласиться. Я оправдывал себя тем, что копать окопы по принуждению, зная, что отказ означает смерть, не есть предательство.
К несчастью, или к счастью, на другой день, когда я вместе с их рабочей командой копал блиндаж, прилетел русский самолёт. Это первый самолёт с красными звёздами, который я видел с начала войны. Он сбросил всего одну бомбу, и осколок от этой бомбы раздробил мне руку. Я лежал в немецком полевом госпитале, и мне хотели отнять руку, но я так умолял, что хирург сжалился и как-то соединил мои кости. Через две недели немцам ничего не оставалось, как отправить меня в Германию.
Меня приписали к лагерю возле Штутгарта. Рука моя к осени совсем срослась и окрепла, и я мог выполнять не очень тяжёлые работы. Сначала меня взяла на уборку урожая немолодая немка фрау Мартель Фромм – полная, энергичная и властная женщина. Она жила в селе, расположенном под горой с буковым лесом, и называвшимся, соответственно, Бухенбергом. У неё с мужем было хозяйство, но его забрали на фронт, и, как жена фронтовика, она имела право на обеспечение рабочей силой. Со мной у неё ещё работали поляк и украинец. Мы убрали два больших поля пшеницы и ячменя, выкопали картофель и турнепс, притащили с поля и заскирдовали солому на подстилку скоту. Поначалу мы ночевали на сеновале, который фрау Мартель на ночь аккуратно запирала на замок, хотя никто из нас не собирался бежать. Но однажды я хорошо поговорил с ней по-немецки, и она стала сажать меня за свой стол. Ночевать я тоже оставался в доме. С поляком и украинцем она говорила холодно и надменно, чем вызвала их неприязнь не к себе, а ко мне. Чтобы мы как-то друг друга не перебили, с окончанием полевых работ она отправила бедолаг обратно в лагерь, а меня оставила помогать на ферме. Я кормил и поил коров, ходил за свиньями, вычищал навоз и складывал его на специальной площадке.
Сын и муж фрау Мартель – Йоган и Франц – были на фронте, причём Йоган ушёл добровольно. Поэтому она часто говорила со мной о России и о войне. Её интересовало насколько опасно на фронте и можно ли к зиме ждать фронтовиков домой. Ещё я знал, что в Дрездене живут её дочь Шарлотта с маленьким сыном Отто, сестра Ханни и племянница Катрин. Когда мне пришло время возвращаться в лагерь, она ходила в ратхаус просить, чтобы меня оставили у неё. Я тоже очень хотел остаться и пережить здесь войну. Но в начале зимы меня вернули в лагерь, и, прощаясь, она сказала, что будет рада видеть меня, когда я оттуда выйду.
Потом я работал на строительстве железной дороги в Австрии, на спиртовом заводе в Карлсруэ, пережил много страшных бомбёжек союзников, пока в конце марта сорок пятого года вновь не оказался в первом лагере под Штутгартом. Опять начались сельскохозяйственные работы, и бауэры19 потянулись в лагеря за рабочей силой. Меня взял бауэр из села Ашенбах. Он расписался, что отвечает за меня и гарантирует, что я не убегу, и мы отправились к нему. Он приехал за мной на конной подводе, и всю дорогу мне казалось, что я эту местность уже видел. Наконец появилась знакомая гора с буковым лесом, и я спросил нового хозяина, далеко