Я знал, что означает это слово: «Прекрати».
Сердце у меня колотилось. Больше ударов не последовало.
Девушка снова заговорила, сердито задав вопрос, которого я не понял.
Отвечая, Сапоги-Кулаки отошел от меня. Тон его был уважительным, но угрюмым. Слов я не разобрал.
Еще не оправившись до конца, я открыл глаза и огляделся. Линия шляпок от железных гвоздей. Щели в палубе. Внизу, в трюме, – слой грязной воды в несколько пальцев толщиной. Запахи мочи – кое-кто, вопреки приказу капитана, не желал мочиться за борт – и гнилой провизии. Мимо проходили сапоги и башмаки: первые принадлежали воинам, вторые – простолюдинам из судовой команды. Моток веревки. Днища бочек с водой, медом и солониной.
Сапоги-Кулаки не вернулся. Решив, что мне ничего не грозит, я потихоньку сел. Сполохи боли пронзали живот и спину, руки и ноги. Я старался утешиться тем, что единственной частью тела, которой от него не досталось, – не считая головы, конечно, – был пах. Я бросил взгляд на рыцаря: тот по-прежнему разговаривал с девушкой на пристани. Мы уже подошли к берегу, матросы управлялись с толстыми канатами, швартуя корабль. Встав и ухватившись за борт судна, чтобы не упасть, я посмотрел на девушку и удивился: по сути, она была еще ребенком. Девочка лет шести в платье темно-красного цвета, с наброшенным поверх него зеленым плащом, украшенным серебряной каймой. Длинные рыжие косы, чуть светлее моих волос, обрамляли серьезное овальное лицо.
Ее серые глаза остановились на мне. Отчего-то я заподозрил, что передо мной – дочь Ричарда и Ифы. Было совершенно непонятно, что она делает здесь одна. Я склонил голову в знак уважения, хотя и не испытывал его, и снова встретился с ней взглядом.
– Сильно досталось? – спросила она.
Я вытаращился. Девочка обращалась ко мне не по-французски, а на моем родном языке.
– Мама говорит, что не подобает ходить с открытым ртом. Да и муха залететь может.
Чувствуя себя дураком, я захлопнул челюсть.
– Мои извинения, – промямлил я. – Не ожидал услышать тут ирландскую речь.
– Мать заставляет нас учить. «Да, вы наполовину англичанки, – говорит она, – но также наполовину ирландки».
Чутье не подвело меня.
– Похоже, ваша мать – мудрая женщина. – Я выдавил из себя улыбку. – Отвечая на ваш вопрос, скажу, что кости вроде как не переломаны. – Меня подмывало бросить сердитый взгляд на Сапоги-Кулаки, который наверняка старался уловить смысл нашего разговора, но я почел за благо этого не делать. – Спасибо, что заступились.
Короткий кивок.
В этом маленьком ребенке угадывалась некая серьезность. Неудивительно, решил я, если учесть ее происхождение.
– Как тебя зовут? – последовал вопрос.
– Фердия О Кахойн.
К моему удивлению, она повторила мое родовое имя правильно, начав с твердого «к», с «х» вместо «тх» и с «эйн» в последнем слоге. Ее мать гордится своими