– В Стригуиле у тебя с женщинами не ладилось. Если не считать шлюх, конечно, – вставил Хьюго. – С чего ты решил, что в Аквитании повезет больше?
В ответ на посыпавшиеся намеки и шуточки Бого показал Хьюго непристойный жест.
Не обращая на них внимания, я погрузился в свои мысли. Не было и речи о том, чтобы я поехал с герцогом Ричардом. Графиня никогда бы не разрешила, а бегство без ее согласия могло навлечь гонения на мою семью. Пока я вместе с прочими оруженосцами грезил о славных подвигах в Аквитании, совесть укоряла меня в изменнических помыслах о службе под началом королевского сына. Мне полагалось вернуться в Ирландию и повести борьбу против английских захватчиков. Вскоре я пришел в уныние. Заложники, как правило, проводили в неволе от трех до пяти лет, иногда и больше.
И это еще не все. Расставаясь с отцом, я не отдавал себе отчета, что, если он возьмется за оружие – пусть даже не по своей вине, – мне придется остаться в Стригуиле. Ни один властитель в своем уме не возвратит заложника в страну, охваченную мятежом. Если моя семья взбунтуется, Ифа может меня казнить. Обычное дело для ирландских вождей: верховный король Руайдри лишился таким образом двоих сыновей. Я твердил себе, что мой отец не так глуп, чтобы поднять восстание против повелителя, что Ифа добросердечна и не прикажет умертвить меня, как собаку.
Суровая правда заключалась в том, что мне суждено было оставаться там. Жизнь тут не так уж ужасна, убеждал я себя, и станет лучше после отъезда Фиц-Алдельма. Я смогу упражняться на ристалище сколько душе угодно, охотиться в лесах за рекой. Смазливой шлюшке из таверны приглянулись мои рыжие волосы, и я надеялся провести немало приятных ночей в ее обществе. Я делал немалые успехи во французском, даже немного научился писать. Иногда удавалось встречаться с Изабеллой, милым ребенком. И тем не менее меня переполняло недовольство. Стригуил – не мой дом. Решеток нет, и все-таки я живу как в тюрьме. Мне вспомнились соколы в замковом питомнике. Яростные красивые птицы, которым дозволено охотиться только по воле хозяев, и всякий раз они обязаны возвращаться к затянутой в перчатке руке, колпачку и, наконец, в клетку.
Я грыз ноготь на левом большом пальце – этой привычке я предавался, когда был несчастен или расстроен. Мой взгляд рассеянно скользил по кучке оруженосцев. Бого размахивал руками, рассказывая про французских рыцарей, которых возьмет в плен на турнирах. Его громогласные разглагольствования о том, какой он затребует выкуп и каких женщин уложит в койку, казались мне скучными до слез. Хьюго состроил гримасу, показывая, что он придерживается того же мнения, и передал мне фляжку.
Вино было теплым, но все равно приятным – не та похожая на уксус кислятина, которая обычно доставалась нам, оруженосцам. Когда я сделал третий большой глоток, Хьюго