Я настолько устал, что не нашел в себе сил даже выжать одежду, и пошел по теплому еще асфальту, оставляя за собой мокрые следы. Чтобы не светиться в таком виде на набережной, которую шлифовали уже толпы отдыхающих, я пошел через территорию санатория ВВС, а оттуда – по шоссе, ведущему в Уютное.
Когда я открыл калитку дачи и ввалился во двор, Анна сидела на ступеньке деревянной лестницы и курила. Увидев меня, она медленно спустилась, близко подошла, почти касаясь меня грудью.
– Привет, – сказала она, с каким-то странным выражением рассматривая мое лицо. – Чего это ты такой мокрый? И босиком… Теперь так на свидания ходят?
Ее грудь часто поднималась и опускалась, взгляд все еще блуждал по моему лицу. Казалось, Анна усилием воли сдерживает себя.
– У тебя есть водка? – спросил я, не задумываясь о причине ее столь странного поведения.
– Водка? – эхом отозвалась она. – А зачем тебе водка?
Я понял, что она не была готова выслушать меня. Она пребывала во власти своих мыслей. Пока меня не было, она думала о чем-то пустом и глупом, не имеющем ничего общего с тем, что пришлось мне пережить, и я не мог воспринимать всерьез и этого напускного холодка, который шел от нее, и ее неестественно-сдержанного голоса.
Я снимал с себя мокрую одежду, стоя босыми ногами на кафельном полу душевой. Анна смотрела на меня из-за перегородки, приподнявшись на цыпочках. Меня все еще шатало и, чтобы не растянуться на полу, я держался за резиновый шланг, свисающий с бочки.
Я поднял глаза. В ее взгляде уже что-то изменилось.
– Леша дважды заходил, – сказала Анна. – Он уже целый час ждет тебя на лодочной станции.
– Анна, скажи, кто еще, кроме Леши и тебя, знает, что я был на Диком острове? – спросил я, садясь на край большой металлической раковины, предназначенной для стирки. Брюки, снятые наполовину, спутались. У меня не было сил нагнуться, и я пытался освободиться от них без помощи рук, дергая ногами.
– На Диком острове? – медленно повторила Анна. – Разве не достаточно того, что я все знаю? – Она не думала над ответом. Она смотрела на меня. Под ее взглядом мои движения стали еще более нелепыми, и в конце концов я поскользнулся на обмылке и грохнулся на кафель, сильно ударившись о край раковины затылком.
Чертыхаясь и потирая ушибленный затылок, я с остервенением отбросил от себя брюки, поднялся на ноги, ожидая от Анны слов сочувствия, хотя ситуация, конечно, была не столь драматичной, сколь комичной, но Анны уже не было, и на том месте, где только что было ее лицо, быстро скользил по невидимой паутинке жирный паук.
Вода