– Прости меня, дорогой! Я больше так не буду!
Леня побурчал-побурчал, уворачиваясь от поцелуев в нос и щеки, и сдался – вернулся к своему борщу.
– Ну, поставлю я тебе, Нин, здесь плитку, и дальше чего? Оттого, что мы здесь с тобой запремся, никто из них сытее не станет. – В этом Ленечка, безусловно, был прав. – А ты чего так распсиховалась-то? Обратно эта старая змея тебе чего нашипела?
– Да нет… – Следовало бы поправить Леню: не «сытее», а «более сытым», не «обратно», а «опять», однако сейчас, когда он только-только утихомирился, лучше было на всякий случай воздержаться от замечаний.
– А то я не знаю! – Отодвинув пустую глубокую тарелку и получив котлеты с гречневой кашей и томатной подливкой, он совсем успокоился – отломил кусок котлеты вилкой, как его приучала жена, прожевал и причмокнул от удовольствия. – Ух, вкусно! Молодец ты у меня, Ниночка! Как быстро готовить-то научилась! Только, Нин, в другой раз лаврушки в борщ поменьше клади. Два листочка, и хватит.
Без всяких угрызений совести прикончив четыре котлеты с кашей, Леня запил их минеральной водичкой и сыто откинулся на спинку стула:
– Вот злыдня эта Пелагея! Еще счастье, она у нас одна такая. У Балашовых, вон, гляди, двенадцать семей в квартире. Сколько там таких кикимор? Небось, каждый день ругачка на кухне. А у нас нормально! Васька – парень неплохой, тихий. Тонька его, хоть и выдристая, но не сильно горластая.
– Это ты, Ленечка, просто не слышишь. Тоня с Полей постоянно орут друг на друга. Еще и на ребенка. Причем без мата не обходится.
– Между собой пусть хоть оборутся, лишь бы нас не трогали! – Леня выпил залпом жидкий, как он любит, клюквенный кисель и протянул кружку. – Подлей-ка еще… Не, Тонька ничего. Клавка, та вообще мышь. А с Пелагеей я разберусь! Я ей задам жизни! Будет у меня по струнке ходить!
Все эти угрозы ровным счетом ничего не значили, так же как и все прочие запальчивые заявления. Углубившись в «Известия», Ленечка сделал вид, будто не заметил, как «совестливая» жена положила котлетку на блюдце, налила киселя в чашечку и понесла маленькому Вовке.
4
Пушистая елка у окна, наряженная на немецкий манер серебряными игрушками и тонкими, теперь уже оплывшими свечками на защипках, источала запах хвои, и этот запах почему-то раздражал невыносимо. Порядочно выпивший вчера Леня посапывал на правом боку. Между тем на часах с «амурчиками», подаренных фрау Анной, и было-то всего девять. «Память ваш большой любов!» – так, кажется, сказала Анна, вручив эти часы перед самым отъездом и прослезившись.
Ох, хорошо бы встать, подмести рассыпанные повсюду яркие кружочки конфетти, убрать со стола грязную посуду! Гости засиделись до утра, до гимна по радио, вернее, до первого метро, и уже не было сил наводить порядок. Целая гора пустых бутылок, остатки еды на тарелках. Фу-у-у!.. К горлу подступил приступ тошноты, и, на бегу никак не попадая в рукава халата, она кинулась в уборную… Какое счастье, что соседи спят и никто не видит! Боже мой, что же это такое? Неужели отравилась?
Ледяная