Я еще удивилась, зачем он сам пошел открывать мне дверь, если мог просто сказать:
«Войдите!» – но я отогнала от себя эти ненужные мысли и приступила к изложению своей просьбы:
– Я понимаю, возможно, это несусветная наглость с моей стороны, но так сложились обстоятельства, что я вынуждена просить вас, если, конечно, у вас есть такая возможность, переселить меня в другую комнату.
Все, сказала. Остается только ждать окончательного вердикта.
– Значит наконец-то заметила, – улыбнулся он.
Я вскинула на него удивленные глаза.
– Не поняла?
– Наконец ты заметила, как Коваль всеми правдами и неправдами старается увести у тебя твоего Герасимова, – снисходительно пояснил он. – И, если я прав, именно сейчас, по возвращении из своего города, ты, наконец, застала этих двоих.
– Что вы имеете в виду? – отказывался понимать его мой мозг.
– А то и имею, девочка, что подруженька твоя и этот парнишка давно уже дурят твою голову и крутят шашни за твоей спиной.
Это было неприятно, но не смертельно. Я глубоко вздохнула.
– Этого следовало ожидать.
И совершенно не знаю почему, я начала изливать душу этому человеку. Рассказала ему про требование близости от Ильи, о словах Машки, что быть девственницей в моем возрасте это почему-то позор, о реакции своих родителей, когда я им об этом рассказала и попросила совета. Владислав Александрович слушал внимательно, не перебивал, терпеливо ждал во время пауз, когда я продолжу, а когда я закончила, просто встал и подошел к небольшому шкафчику, висевшему на стене.
– Комната пятьсот семнадцать, – спокойно сказал он и положил передо мной взятый оттуда ключ.
И именно в этот момент звенящая тишина в моей голове прекратилась. Я словно вышла из безэховой камеры Орфилдской лаборатории и все недуги, которые обуяли меня ранее: паническая атака, тошнота, озноб и даже слуховые галлюцинации – образующие в своей совокупности звенящую тишину, отступили. Я смогла вздохнуть полной грудью. А взглянув на грозного коменданта общежития никак не могла понять, почему абсолютное количество студентов считают этого добрейшего человека исчадьем ада.
– Спасибо, – глухо проговорила я и в этот самый момент почувствовала, как по моим щекам катятся слезы.
– А вот этого не надо, – укоризненно покачал головой комендант. – Этот парень точно не стоит твоих слез, а других поводов для сырости я вообще не вижу.
От его слов улыбка сама собой стала расползаться на моем лице. Горькая, сквозь слезы. Но улыбка.
– Так-то лучше, – улыбнулся он в ответ, и я заметила, как сильно от этой улыбки преобразилось его лицо, в уголках глаз собрались морщинки, а сами глаза блеснули.
Казалось, от этой улыбки он даже стал моложе.
– А теперь иди умойся и переезжай. Если понадобиться помощь с переносом вещей, скажи. Я организую.
И какой только негодяй сочинил байку про строгого коменданта? Владислав Александрович