В чём заснул, в том и встал. Лацканы парадного пиджака вылезали из-под куртки, мешали вести машину. Галстук душил. Он матюгался молча, косясь на мятые брюки. В голове шумел айвазовский синдром. Пробирался к порту задами, гаражами, пасуя перед гайцами. Там, в ящичке под компом, рюмка коньячного спирта, с немецкого парома. Заведомый переход в другое измерение. Где нет боли, внутренних терзаний, мерзлоты под скальпом. Одна рюмашка высвобождает тайники радости, на дне которых сверкали всё утро после обморочного пробуждения золотые чусы.
И не знала, что она в серёжках, как замкнутая в золотой клетке, и глазищи зелёные из-под густой, наискосок, чёлки, – внутри. А серёжки выходят на передний план и заслоняют всё. И линии все плавные, и сходятся там, где надо, как в Масштабе Бонжана, закономерно и удивительно. В выпуклых и немного высокомерных складочках он видел теоретический чертёж корабля.
Так и катились эти чусики на круглых ушках, к вящему удовольствию хозяйки, услаждая его взоры. Тусили как-то у её подруги, с подругами, кругом их питерские дворы, арки, где они росли вместе, учились отличницами, влюблялись, напивались.
И после нырнул он в её постель, она вся жаркая, глаз сверкает, как серёжка в ухе, пьяна и роскошна. Он набросился, внутри натянулась сладкая струна, овладел, забился.
А она захохотала гортанно, разбросав руки: – Чего ты стараешься, я без Кузнецовой всё равно не кончаю. Сейчас ей позвоню…– И затыкала неверными пальцами в кнопки телефона.
…А про то, отчего она те серёжки носит, она так и не узнала. Отчего у него горло перехватывало, как горячим полотенцем.
Сама она гордилась втайне своей грудью.
Моя медовая горечь
Моя Эмбер… Янтарная капелька пахучей смолы, проворно выдавленная Творцом из древа жизни и выпущенная… из вечности в вечность. Я частенько отворачиваю лицо от тебя в сторону, моя нежная Эмби, чтобы скрыть невольно странное выражение лица, которое ты чувствуешь. Ты не должна догадываться о моих надуманных муках, это дрожжевое тесто я внезапно обнаружил внутри себя и сам запустил и поддерживаю брожение.
Моя пресловутая Эмбер, меня изводит изнутри крепчайший настой медовой горечи, у которой к тому же ледяной привкус бесконечности. Бесконечности беспощадной, показавшей мне тебя на миллидолю секунды в общем бесконечном полёте сквозь стылый космос. День нашей с тобой встречи наступил слишком поздно для меня, хотя и через одну дверь от вечности. Тому стукнуло три года.
Сейчас я рад и тому, что на дворе приземлилась неземная форсайтия, словно усыпанная жёлтым пухом. Как ни странно, она напоминает мне заиндевевшие ветви русских деревьев.
Я не знаю, может быть, Эмби просто мой янтарный символ на длиннотах и широтах пути, но… вот она из плоти и крови восторгается каждым вздохом.
Ради таких, как ты, бросают свою страну, совершают побеги из тюрем и выбирают добровольное затворничество?
Нет, с тобой дело принимает иной оборот. Ты сама пришла