«И это только маленькая часть Вселенной, которую нам хоть как-то удается увидеть». Разумеется, «Мели Емеля, – твоя неделя», – для того, чтобы понять свою ничтожность, и того, что видишь, хватит. А учитель, – молодой еще, – ему все простительно, – снисходительно так, а значит, обидно, рассмеялся: «Если не можешь это принять, тогда придется залезть а навоз, чтобы не видеть всего этого».
В навоз никто прятаться не стал, – самого учителя выкупали в навозной жиже. Глупо, конечно, получилось, – и им величия не добавилось, разве что у него спеси убавилось.
– Чего этим хотели доказать, – Жаловался на следующий день Петрухе учитель, и никак не мог услышать: «Небо-то здесь и не причем, как бы. Свою территорию защищают».
А может, и причем? Всегда люди боялись своей немощи, а Небо….
А как не бояться, если всю жизнь приходится выживать, даже тем, у кого полные семьи, а уж тем, у кого судьба Петрухи – сам Бог велел. Только больно много таких. В них рано взрослели, рано сгибались в три погибели, и рано выправлялись.
Своего отца Петруха почти не помнит. Принципиально не помнит. Не было его, точнее, проходил тут какой-то.
«Он тебе жизнь подарил», – Увещевала мать. – «Вырастил тебя».
И все закончилось в семь лет. Мать билась из последних сил, а этот морду отрастил, – в дверь не влезает, а работать – не может он, видите ли, жертва войны. Три год где-то пропадал, – и уже стали забывать его. Ага, пропал он, – заявился вдруг, начал денег требовать, а какие в совхозе деньги?
*
– Тебя же посадят. – Отговаривал Сашка, но кто ж в десять лет знает истинную цену денег? И рубль, добытый Петькой из заветной копилки, казался ему невероятным богатством. А и всего-то за ружье, которым Петька должен отца-бандита прогнать.
Так они и пошли. Впереди Петька с двустволкой, следом – Сашка.
Конечно, перед входной дверью от его решимости не осталось и следа, и еще чуть-чуть, и рубль был бы потрачен напрасно. Но все решило бешенство отца.
Он выбежал вслед за матерью, и вдруг наткнулся взглядом на дрожащий от возбуждения ствол.
– Уходи. И больше не приходи. Ты – чужой. – У Петьки вытекла предательская слеза, но он направил ружье в этого совсем чужого человека
– Дай сюда. Я тебе сейчас уши оборву. – Отец вытянул руку, шагнул навстречу, и повторил. – Я сказал. – Дай сюда.
Ружье громыхнуло так, что у Петьки уши заложило. Ружье сильно дернулось назад, и едва не выскочило из рук. Стало страшно. Он даже не понял, попал ли, но от страха был готов бросить ружье, и бежать, куда глаза глядят. Тем более, что над головой слышался звериный рев отца.
– Дай сюда, щенок.
– Не подходи. Ружье заряжено. Я выстрелю.
– Убью, щенок. – Лицо отца перекосило.
Петька так и не понял, как ружье перекочевало в чужую руку. Он глянул наверх, и даже кара отца была бы в пять раз легче.
Теперь