Прошли сутки или чуть больше, он забылся, снеосторожничал, забыл трепет перед этой хрупкой новой конструкцией в его жизни и захотел чем-то поделиться. Это так хорошо попадало в одну канву с их болтовней! Обронил фразу, написал. Обронил, но оттуда ничего не откликнулось. Он ходил и прислушивался, ждал когда вернется что-то, загудит телефон, но ничего не возвращалось. Самыми страшными были две галочки напротив сообщения – прочитала. Он продолжал жить тот день как будто обычно, но внутри его закручивалась стальная пружина. «Затянул. Ну, точно затянул! Надо было сразу писать». Да, и неспроста были те моменты холода. Он заметил их еще в ходе встречи – временами, она вдруг закрывалась, забывала совсем слушать его и пропадала в себе. Он не придал значения – теперь, выходит, зря! «Алё, Леня», – Гафт фыркнула на него, чтобы привлечь внимание, – у нее были заняты руки, надо было с чем-то помочь. Леня машинально кивнул, как будто откликнулся, но с места не встал. Сам в это время безмолвно молил, чтобы ответ на его зов пришел хотя бы до ночи. Гафт недовольно выругалась и сделала все сама.
Молитвы его были напрасны. Лежал всю ночь замерев, иногда сваливаясь в дремоту. И, когда он ходил по скользкой границе сна, то иногда оступался и вздрагивал. А один раз он снова попал в руки призрачного сновидения и почему-то встретил там доктора. Розанов пытался поздороваться с ним, но Любин его не узнавал, даже когда тот напомнил про их сеанс. Потом доктор его узнал, но почему-то был на него зол и пытался прогнать, как какого-то назойливого попрошайку. Леонида Андреевича это возмущало, но сделать ничего не удавалось. С этим досадным чувством он в очередной раз вздрогнул и проснулся. И в этот раз обнаружил, что так и прошла вся ночь, – по кромке бархатных штор уже просвечивало зарево.
Во время супружеской утренней церемонии пуговки блузки совсем его не слушались, – то и дело выскальзывали из пальцев. Гафт уже давно застегнула манжеты и устала придерживать волосы, – так долго он копошился.
– Ты плохо спал ночью.
– Зуб разболелся.
– А чего таблетку не выпил?
– Выпил-выпил, всё равно болело.
– Ты говорил во сне.
Два пальца сжали последнюю пуговку так, что она выскользнула.
– И что я говорил?
– Не знаю, не смогла разобрать.
– Жаль.
Последняя