Леди в озере. Лора Липпман

братья. Учиться в Мэрилендском университете в городе Колледж-Парк было невозможно, не имея машины, так что я добилась получения стипендии в Балтиморском универе, а летом работала, чтобы накопить денег на оплату остальных моих расходов – на учебники, на проезд в автобусе, на одежду. Родители не могли найти возражений против такого плана, и в прошлом году я закончила учебу по специальности «политология». Теперь надо применить такую же тактику для того, чтобы съехать из дома. Какие у них могут быть возражения? Затраты. (Поэтому я начала работать в ювелирном магазине Джека, хотя у меня и нет склонности к работе в розничной торговле – не по душе ни лгать, ни уговаривать.) Безопасность. Значит, придется жить с соседкой. Моральный облик. Значит, не с абы какой соседкой, а с такой, которая эмоционально стабильна и которой можно доверять. И она должна быть еврейкой, само собой.

      Думаю, Мэдди Шварц – самое оно. Если ей приходится продавать свое помолвочное кольцо, значит, она бы не имела ничего против соседки по квартире, чтобы иметь возможность оплачивать счета пополам. Правда, все говорят, что это странно, что, оставив Милтона, она не забрала с собой сына, но, скорее всего, в их разрыве виноват Милтон. Все в северо-западном Балтиморе ждут того дня, когда он появится под руку с какой-нибудь секретаршей или медсестрой. Но кем бы она ни была, по сравнению с Мэдди это будет регресс.

      Прошло уже немало времени с тех пор, когда моя семья еще могла позволить себе членство в загородном клубе, но я помню, какие истории рассказывали о Мэдди Шварц, тогда Мэдди Моргенштерн. Кажется, брат Натан был ею увлечен. Это он рассказывал мне, какой фурор она произвела, когда появилась в костюме телесного цвета. И к тому же была умной – в семнадцать окончила школу, проучилась два года в колледже, пока не вышла замуж. Разумеется, ей столько лет, что она почти что могла бы быть моей матерью, но зачем акцентировать на этом внимание? А так-то ведь и самый старший брат годится мне в отцы. По возрасту годится.

      К тому же Мэдди нисколько не похожа на мою мать. Та уже родилась старой. На фотографиях, сделанных в двадцатых, отец смотрится франтом, человеком, умеющим наслаждаться жизнью. А мама даже на своих детских выглядит мрачной и несчастной. Правда, папа принадлежал ко второму поколению переселенцев, а маме было три года, когда ее семья приехала в Америку. Мы никогда не говорим о тех родных, которым не удалось бежать, пока еще было не поздно.

      – Что тут говорить? – сказала мама, когда я спросила ее об этом.

      Нет, Мэдди – это для меня наилучшая возможность добиться цели. Но я не знала, как с ней связаться. Она дала мне телефон своей матери; стало быть, своего, вероятно, нет. (Это также свидетельствует о том, что она еле сводит концы с концами.) Так что я решила ждать подходящего момента.

      Затем на прошлой неделе наткнулась на мать Мэдди, миссис Моргенштерн – в кулинарно-гастрономическом отделе «Севен локс». (Еще одна из вещей, от которых мне хочется сбежать. Мама заставляет меня ходить по магазинам, покупая большую часть потребляемых