Былины Окоротья. Егор Андреев

залился густой краской и поспешил усесться на место. Негоже наследнику княжьего ярлыка так себя вести. Дворяне, принялись украдкой усмехаться, потешаясь над задором юноши, но быстро сникли под тяжёлым взглядом князя. Всеволод тоже не сдержал улыбку, но в отличие от бояр скрывать её не стал. Он знал мальчишку ещё слюнявым карапузом, напускавшим лужи под столом. Помнил, как брал княжича с собой на охоту и наказывал за ссоры с младшею сестрой Светланой. Воевода был близок с родными князя настолько, насколько может сблиситься окольничий с семьёй своего господина, с которым вместе воевал и преломлял хлеб у костра. Так что Всеволод разрешил себе полуулыбку. Перехватив взгляд Петра, он ободряюще ему подмигнул. Но насупившийяся юноша сделал вид, что не заметил знака воеводы. Да, мальчишка явно вырос.

      Тем временем его отец откинулся на троне и произнёс:

      – Цените мою заботу и пусть никто не скажет, что, мол, Ярополк Марьгородский забыл про… как ты там сказал?

      – Барсучий лог, княже.

      – Ага. Точно. Сам, Кузьма, отправишься сопровождать моих людей, дорогу показывать им станешь, поскольку в зареченских топях сгинуть – что по воду сходить. Пойдёте завтра же. Ну а пока жить и харчевать будешь на конюшне. Неча по ночлежкам и кабакам валандаться. Ноне это всё. Опершись на украшенный затейливой резьбой посох, князь тяжело поднялся и кивнул в направлении выхода из чертога, – А с тобой, воевода, давай-ка мы пройдёмся. Потолкуем немного о делах. Пётр, подмени меня.

      Сильно хромая, князь заковылял по ковровой дорожке к двустворчатым дверям, ведущим из палат. Всеволод пошёл следом, сохраняя приличествующее титулу владыки расстояние. Поднявшие зады с лавок бояре сопровождали их променад учтивыми поклонами, адресованными исключительно князю. Воевода, учитывая его происхождение, при дворе мало кто жаловал. Как только Ярополк вышел на крыльцо подклета, воевода встал рядом и оперся ладонями о деревянные перила. Надобность соблюдать дворовый этикет теперь отпала.

      Раскинувшися перед ними Марь-город не то чтоб завораживал, но всё же привлекал глаз. Князю Ярополку Митичу, прозванному недругами Хрóмым, а горожанами Доброхотным, было чем гордиться. Начавшись у излучины реки-Ижены, слобода простиралась на добрых две версты. Охваченная недостроенным кольцом внешних стен, она почти полностью опоясывала город, стремясь взять его в осаду. Среди бесчисленного количества клетей и хаток взор безошибочно выхватывал: несколько кузниц, собственную пристань с разветвлённым деревом причалов, обросшую складами верфь, довольно большое торжище и ладные ряды ремесленного квартала. Наступая на посад волной потемневшего дерева, слободские избы упирались в добротный камень внутренней крепостной стены. Здесь, за проезжими воротами украшенными зубцами гульбища, укрылись дома горожан побогаче. Жилища бояр, зажиточных купцов и успешных цеховых щеголяли кокошниками, ярко окрашенными причелинами, щипцами и резными полотенцами. Одетый в деревянное кружево посад карабкался по уступам вверх, на вершину скалистого кособокого