А курить от нервного напряжения хотелось очень сильно. Прямо выворачивало, аж так курить хотелось. Не говоря уже про уши, те давно пылали и опухли, как будто в детстве на день рождения пришедшие друзья тебя поздравить, надергали их. По количеству прожитых лет. А когда я стану стариком, и мне будет сорок лет, пришедшие старички-друзья оторвут мне уши?
Какая дрянь посещает мою голову, когда страшно! Это только у меня, или у всех?
А в Афгане, когда страшно в бою, тоже дребедень, не относящаяся к делу, мозг засоряет?
Вот Олег разогнулся, подергал навесной замок, тот держался. Олег поднял большой палец вверх и махнул рукой.
Так как вещмешок был тяжелый, а я самый рослый и тяжелый, то решил, мешок потащу я сам.
Плац перебегали в обратном порядке. Сначала Олег, потом Гурыч. Я – замыкающий.
Они быстро, снова перекрывая мировые рекорды по бегу в сапогах, пересекли плац.
Взвалил на спину мешок. Тут же банки впились в спину, больно! Тяжело! Погоны мнутся! Наклонился, поправил мешок, чтобы был повыше, стараясь не разгибаться, наклонив голову как можно ниже, рванул вперед.
Не так быстро, как к складу. Мешок ерзает по спине во все стороны, набивая спину еще сильнее.
Вот и тень от кустов. Там, согнувшись, тяжело дыша, стояли мои товарищи.
Я скинул мешок, тоже согнулся, отирая пот со лба. Немного восстановился. Молча махнул рукой.
Олег с Андреем взяли мешок за лямки и побежали, стараясь попадать в ногу, так меньше мотало тяжелый груз.
Перед лагерем остановились отдышаться. Тихо. Дневальные метут дорожки, сорванными ветками. Дежурные стоят под грибками. В сорок первой роте дежурный курит, держа сигарету в кулак, чтобы со стороны не было видно огонька, дым пускает под ноги. Сволочь! И так курить охота, а этот еще и дразнит!
Тем же путем вернулись в свой взвод. В тени палаток распотрошили мешок. Делили поровну, на троих. На весь взвод. Сначала забросили в третье отделение. Растолкали ближайшего. Командира отделения не было, видимо, побрел в туалет. Сонному в темноте вручили продуктовый набор. Он сначала не понял, но когда сунул сначала нос, а потом руку в вещмешок, все быстро сообразил. Затем пошли в свои палатки.
Тихо растолкали свое второе отделение. Тихо объяснили, что все это нужно слопать до утра. Никому второй раз объяснять что либо не пришлось. И уговаривать тоже не пришлось. Откинули полог палатки, чтобы свет падал, и молча расковыряли банки с «тушняком», сгущенкой, порезали хлеб, сделали бутерброды. Банки со сгущенкой передавали по кругу. Сухофрукты тоже запихивали в рот. Рыбные консервы тоже пошли на бутерброды. Через полчаса от добычи не осталось ни крошки. Сахар просто растолкали по карманам.
Кто-то в темноте удовлетворенно чавкая сказал:
– Чем просить и унижаться, лучше тихо слямзить и молчать!
В ответ было дружный грохот челюстей, жующих сухофрукты.
Я наконец-то лег спать сытым. Пожалуй, первый