Помню, как мои мама и сестра приезжали в тюрьму повидать меня. Несколько раз приходили мои двоюродные братья и сёстры, чтобы составить мне компанию на пару часов. Моя сестра даже привела ко мне в гости двух её дочерей. Каждое второе воскресенье я готовился к встрече с семьёй. Приходилось от них скрывать, что внутри я по-прежнему несчастен. Поэтому, смотря в глаза матери, я говорил ей и остальным членам семьи: «Всё в порядке. Я в безопасности, не беспокойтесь обо мне». Что, чёрт возьми, я мог им ещё сказать? Я знал: они понимали, что я безбожно врал. Мать и сестра закупали мне продукты в нашем тюремном магазине при каждом посещении. Для этого они ехали четыре часа в каждую сторону. Хуже всего было то, что меня ещё даже не перевели на постоянное место заключения. Я понятия не имел, куда меня отправят дальше. Если бы судья Аллен и шеф полиции Кин могли, то отправили бы меня в самое дальнее место, недоступное для моей семьи.
Когда посещение заканчивалось, меня раздевали и обыскивали на незаконную контрабанду. Эти несколько минут были очень унизительными. Я возвращался в камеру и рассматривал всё, что принесла моя семья. Я радовался, как ребёнок в рождественское утро. У меня хватало еды, сигарет для себя и для обмена с другими заключёнными.
Помню, как меня назначили проверять, нужна ли заключённым туалетная бумага и прочие санитарные принадлежности. Был один испанский парень по имени Хавьер. Он был настоящей шпаной, косящей под гангстера. Как-то он обратился ко мне с просьбой:
– Привет, Портер. Дай-ка огоньку, чтобы я мог выкурить сигарету.
– Извини, приятель, ничем не могу помочь. У меня нет спичек.
– Дай мне грёбаную зажигалку, братан.
– Давай договоримся сразу: я ни хрена тебе не братан.
Тут меня позвал Галлен:
– Заканчивай, Пит. Через десять минут погасят свет.
– Да, сэр, сейчас.
Хавьер предпринял последнюю попытку:
– Давай, Портер. Помоги мне.
– Серьёзно, парень, я не собираюсь ночевать в одиночке из-за зажигалки.
Я завалился в койку и начал раскладывать пасьянс. Через пару минут я услышал крик Торреса:
– Отключаем свет через пять минут, осуждённые.
Я ненавидел, когда произносили это слово – «осуждённые». Оно меня чертовски злило. Я всё время успокаивал себя, что я не осуждённый. Но опять же мне приходилось всегда думать как осуждённый, пока я находился в заключении. У меня действительно не было другого выбора. Я часто думал о следующих словах: «Человеком управляет не насилие, а дистанция, которую он готов пройти». Во время полицейской карьеры и позже в тюрьме я научился контролировать свой страх. Он мог меня убить. Но я превратил его в оружие и поэтому остался