– Только она короткая, – предупредила его.
Руки сжали подол платья от волнения.
– Я буду рад любой, – совсем холодное.
Но я не обратила на это внимания, вспоминая строки и плавный мотив:
Восемнадцать веков тишины,
Покрывающей шрамами страха.
Я играла с судьбою в ноли,
Остановкою стала мне плаха.
Я хотела бы видеть те сны,
Что позволили мне вмиг растаять.
Говорят, все они так дурны,
Что не стоит и мне о них чаять.
Анаграммою стал мне батистовый мед,
А презрением капелька злата.
Я желала увидеть однажды восход.
С эшафота увидела. Клята.
– Это намного лучше, – немного улыбчивое от него, – но… батистовый мед – это метафора?
Я застыла в непонимании.
– Д-да, милорд, – попыталась выглядеть умнее я.
– Забавно, – усмехнулся он, – могу лишь сказать, что автор – крайне тяжёлая личность.
Мои брови сошлись на лбу.
– Почему? – я подалась вперед и впилась пальцами в поручень напротив.
– Уныние – едкая черта характера, – до меня донеслись шаги.
Кажется, лорд подошёл вплотную к окну. Я не выдержала:
– А если он был вынужден унывать? – я взметнула глаза к небу, – что если вся его жизнь была настолько уныла и тяжела, что другие – яркие мысли он старался отдавать другим?
Он задумался.
– А сейчас? – неожиданный вопрос, – сейчас автор не унывает?
Глаза переместились к проносящемуся мимо полю, а улыбка посетила лицо сама.
– Думаю, нет, – я вгляделась во мрак ночи, – сейчас он находится на распутье.
Мимолетная тишина и прозорливый вопрос от лорда:
– Распутье эмоциональное?
Я пожала плечами.
– По большей части да, но… ему страшно, – закушенная губа, – и сложно. И радостно, и одновременно непонятно, как поступить дальше.
Минутное промедление, пока до моих ушей доносился только мерный стук колес, а после спокойные слова:
– Ему стоит быть беспечнее – тянущие эмоции призывают лишь подобные им.
Его совет был хорошим. Правильным и мудрым. Не знаю, ощущал ли он сейчас разницу между нами, но для меня она практически исчезла. Он казался мне самым честным и открытым во всём многообразном мире, будто другие люди даже до носков его сапог не могли дотянуться.
– Полная беспечность тоже не… – начала было я.
– Никто не говорил о полной беспечности, Лу, – донеслись до меня прохладные, не терпящие возражения слова, – тот, кто не осознает меру, не может называться человеком вовсе.
Он был строг. Настолько строг, что это восхитило меня, а не отпугнуло, как должно было.
– М-мне кажется, что такого человека можно попросту назвать глупцом, а не…
В ответ мне раздалась усмешка.
– Глупцом? Не имение меры ведет за собой бесконтрольность. Бесконтрольность всегда связана со слабостью. Слабость – удел