– Я…я… милорд… я не… – я практически забыла, как выдыхать, не зная куда деться от его вопроса.
Чем спровоцировала его приглушенный смех.
– Хорошо, – сдался он, кажется, с улыбкой на губах, – никаких имен.
Я выдохнула.
– Насчёт стихотворения, то однозначно первое, – он был задумчив.
Я немного подалась вперед, словно желая увидеть его или быть ближе.
– Потому что оно не подошло к моему голосу? – руки сжали второй металлический «поручень».
Пальцы вмиг заледенели, но убирать их я не стремилась.
– Потому что оно не подходит к тебе, – странный ответ.
Откуда бы он мог знать, что подходит мне, а что нет? Не скажу, что он ошибся, потому что первое мне и в самом деле было ближе, но…
– А что тогда подходит вам, господин? – поинтересовалась я.
Я рисковала. Он мог сейчас разозлиться и сказать мне, что вопросы от меня точно не требуют его ответа, однако до меня вновь донеслась усмешка.
– Стихи и песни в общем не про меня, – спокойный, но насыщенный тон, – может скрипка. В аккомпанементе фортепиано. Но что-то однозначно спокойное.
Я кивнула, будто бы для себя самой. И погрузилась в мысли. Больше всего интересовали названия. То, что это были музыкальные инструменты, было понятно, но вот что они из себя представляли…
И это восхищало. Новые красиво звучащие слова, словно из другого мира. Я бы хотела спросить, есть ли у него часто мелькающий у аристократов белоснежный носовой платок и пуговицы. Хоть одна то должна быть!
– А… а я представляю вас как что-то грозное и… впечатляющее! – я едва не захлебнулась собственным восторгом, – может барабаны или…
Даже вскочила на ноги, всплеснув руками и распахнув глаза, со счастьем рассматривая потемневший ночной мир, проносящийся мимо. Или это я проносилась мимо него?
– Барабаны?! – его удивление читалось даже в холодном воздухе, – барабаны, – повторил он уже спокойно, но с сомнением, – потому что раньше их использовали военные?
Потому что я не знала больше ни одного инструмента, кроме несчастных барабанов – вот какой должен быть мой ответ. Я даже не знала, кто и когда их использует. Только слышала, как говорил о них муж сестры, когда ещё была дома.
Я стушевалась, ощущая, как с лица сползает улыбка, а после села на всё тот же поручень.
– Да, наверное, – шепнула неуверенно.
Он почувствовал мое сомнение сразу же:
– Меня впечатлило твое воодушевление, – его слова буквально улыбались, – однако, ты более юна, чем я предполагал, – теперь тон стал суров и надменен, – это даже к лучшему.
На минуту мы оба окунулись в молчание, прежде чем его прервала я сама:
– Мне семнадцать, милорд, – вновь солгала я.
Снизу послышался его тихий смех.
– Замечательная цифра для лжи, – насмешливый тон, – ты назвала её же, когда устраивалась сюда?
Я поджала губы.
– Нет, господин, – я неожиданно вспомнила с кем разговариваю, – меня не спрашивали вовсе.
– Не