– Не расстраиваешься, что он так резко убегает? – Феликс скосил глаза на Софию и свернул по тропинке к ее дому, чтобы проводить.
– Нет, все в порядке, я же понимаю. Родители для него – как подарки под подушку, бывают нечасто и всегда приносят радость. Как я могу на него злиться за это? – она пожала плечами и вновь бросила взгляд на Мошу. Тот проснулся и большеглазо смотрел на мир.
– И то верно.
Они шли в неловком молчании. Феликс то и дело намеревался начать разговор, но слова и звуки застревали в горле, как непослушная шерсть ламы в новой расческе. Поэтому он просто смотрел – на белые волосы, отливающие золотом в свете вечерних ярких окон; на светлые глаза, ресницы, будто крылья белой бабочки; розовые, цвета редких ландышей губы… Как бы он ни старался отвести взгляд, то и дело поглядывал на Софи, как на неземное создание. Хотелось прижать ее к себе, поцеловать, много раз поцеловать, пока губы не заболят, и услышать тихое «я тебя тоже люблю, Феликс».
Но он не мог этого сделать. Если он признается Софе, попробует перейти черту, которая проведена между друзьями, то он останется один. Альберт возненавидит его, Софиа вряд ли покажет, но тоже будет презирать – все знал и не сумел сдержаться, какая пошлость!
– Спокойной ночи, Фель. Береги своего мошу и дай ему хорошее имя, – они стояли у порога, смотрели друг на друга – Феликс старался найти глаза напротив и глядеть в них, не отрываясь.
– Обязательно. Софиа… – он сглотнул чертов ком из несказанных фраз, и смог найти в себе силы говорить.
Феликс смотрел в ее глаза, в темноте зрачков клубилось бессильное понимание, паника и тихое «не надо», и он не смог сказать того, что лежало на языке.
– …хочешь погладить его напоследок? Вдруг он правда у меня не задержится, – напряжение будто вскрыли ножом, ребята выдохнули и вернулись к прежнему – друг и подруга, никак не больше.
– Почему бы и нет, – Софиа протянула руку, коснулась мягкой шерстки и дикой ланью прыгнула в приоткрытую дверь дома, успокаивая колотящееся сердце. – Пока, Фель.
– Пока.
И он побрёл, один, по темным тропкам, в сторону уютного дома с горящими окнами, где под звуки укулеле танцевала Мелисса, пела на ночь колыбельные, укладывая детей спать, нежно целовала Курта перед сном; где Курт грел молоко с медом, чтобы дети были здоровыми, и раздавал чашки, большие, глиняные, в постель, когда уже слипались глаза…
– Я так рад вас видеть, я так рад вас видеть, – Альберт повторял это, как заведенный, держа мать за руку и не спуская взгляд с отца, лишь бы удостовериться, что они здесь, что они реальны, что море больше не отнимет их, хотя бы пару недель позволит побыть с сыном. – Когда вы отправили письмо, не наложив водоотталкивающее заклятье, я… Я так перепугался, мне было страшно, что вы погибли, был же шторм…
– Это все кончилось, милый. Мы рядом, мы в порядке, ты молодец, что преодолел это, – Эмили коснулась его волос, стянула с них резинку и позволила светлым прядям рассыпаться