– Это Гай Валерий, – представляет он меня. – А это мой друг, Публий Оптациан Порфирий.
Я никак не ожидал услышать это имя. Тем более что сегодня я слышу его не в первый раз. Оно значится в моем списке.
– Ты был сегодня в Египетской библиотеке?
Я стараюсь задать свой вопрос как можно более бесстрастным тоном, однако у Порфирия, похоже, достаточно хороший музыкальный слух, чтобы уловить нотку подозрения.
Он вопросительно смотрит в мою сторону.
– Разве это преступление?
– Там был убит человек, – поясняет Симмах, сопровождая эти слова тяжелым взглядом. Что в нем читается – предостережение?
Похоже, Порфирий этого не замечает. Он смеется, как будто старик отпустил забавную шутку. Заметив, что мы не поддержали его смех, он умолкает и поочередно смотрит на нас.
– Но я тоже там был! – с нажимом восклицает он. – И ничего не слышал.
– Что ты там делал?
– Приходил встретиться с Александром из Кирены.
Я жду, когда он почувствует на себе мой пристальный взгляд. Долго ждать не приходится.
– Нет!
Порфирий явно растерян. Он отшатывается от меня, как будто сам получил удар. Затем вскидывает руки. Каждое его движение нарочитое, преувеличенное, как у актера на сцене. Но даже если Порфирий и актер, видно, что он искренне опечален.
– Ему разбили голову, – добавляет Симмах.
Жизнь как будто тотчас покинула Порфирия. Он садится на край бассейна и прячет лицо в ладонях.
– Он был жив и здоров, когда мы с ним расстались.
– Почему ты там был?
– Август приказал ему написать какую-то хронику. Я дважды служил префектом Рима, может, вы помните? Он хотел проверить некоторые факты, касающиеся моей службы.
– Какие именно?
– Его интересовали памятники, которые воздвиг Константин. Арка, которую Сенат построил в его честь. Незначительные подробности.
– Он был чем-то напуган? Может, что-то указывало на его беспокойство?
– Конечно, нет.
– Секретарь Александра сказал, что у него был футляр для документов. Ты помнишь его?
– Да… нет… – Порфирий снова роняет голову. – Я не помню.
Я вытаскиваю полученное от Константина ожерелье.
– Кто-то из вас двоих узнает эту вещь?
Вопрос заставляет обоих посмотреть на меня, однако ни тот, ни другой не выдает истинных чувств. Оба прекрасно вышколены придворными нравами. С тем же успехом я мог бы оторвать головы их матерям, и они при этом не моргнули бы и глазом.
Порфирий встает и подходит ко мне, чтобы лучше рассмотреть ожерелье.
– Знак напоминает мне императорскую монограмму. Но я не уверен.
Он прав. Монограмма Константина это буква Хи, наложенная на букву Ро:. Монограмма этого ожерелья немного не такая, здесь две буквы слиты воедино:. Как я сам сразу этого не заметил.
– Ты не видел в библиотеке никого, кому оно могло бы принадлежать?
Порфирий качает головой.