Ивану чувствовал неловкость за вопрос и испытание своего единственного друга – но отступать было уже некуда…
– Нет никакой моей корысти сейчас, и не будет никакой корысти в будущем… – тихо промолвил Федор. – Но я бы солгал и тебе, и себе, если бы сейчас пообещал тебе, Иван, что, после венчания твоего на царство ни о чем бы тебя не попросил… Жизнь – она ведь штука странная… Нельзя давать обещания, что ни о чем не попросишь царя, причем царя-друга…
Иван стоял столбом, пораженный бесхитростной искренностью друга… А он еще его вздумал в чем-то подозревать, вот, испытание другу выдумал… На глазах Ивана навернулись слезы при старых мыслях: «Вот и я дал волю подозрениям своим… Как это низко – подозревать друга в его будущих грехах…»
Федор побледнел. Проглотив соленый ком, с такими же слезами на глазах спросил глухим прерывистым голосом:
– Я что-то не то, не так сказал?.. Ты хотел услышать нечто другое?.. Но ведь ты не заподозришь меня в лукавстве?..
Иван нежно обнял друга и поцеловал его в щеку… Сказал таким же глухим голосом, глотая слезы:
– Ну, что ты, что ты… Какое там лукавство… Какая там корысть может быть в дружбе… Прости меня, Федор…
Они стояли, обнявшись, и плакали… Каждый думал о своем и общем: нельзя подвергать дружбу испытаниями, тем более такими, которые придумывает не великая выдумщица жизнь, а на которые собственная коварная человеческая мысль в дурной подозрительной голове изощряется…
3. «Грубство» и унижение
После встреч и бесед с другом Федором Воронцовым юный государь любил поздним вечером погрузиться в чтение. При свечах он склонялся над житиями святых, сочинениями Иоанна Златоуста, киевскими летописями Нестора, Сильвестра, подготовленными по его просьбе наставником владыкой Макарием. Библейские пророчества в его мыслях переплетались с древнерусскими летописными легендами. Иван высоко ценил помощь владыки-наставника в Законе Божьем, в церковных таинствах, а также истории земли Русской…
Чтение перед сном побуждало Ивана к сочинительству, его обуревала всепоглощающая страсть к слову, к писанию повествований. Творя ради собственного удовольствия и невероятной тяги – преобразовывать мысли в слова и складывать слова в великолепные фразы! – Иван вдруг осознал свой новый дар сочинителя… А как Ивана вдохновляет возможность озвучить только что сочиненное произведение! Упиваясь звуками собственного голоса, он предавался и ораторскому искусству – со всем юношеским пылом и врожденным артистизмом. Естественно, писания и речения отрока напоминали по стилю библейские, он высокопарен,